Бенджамин Констэбл - Три жизни Томоми Ишикава

– Какая разница?

– Большая, твою мать.

– Я не стану отвечать. Спроси о чем-нибудь – другом.

– Ты нашла меня в саду, когда я заснул, да?

– Я забрала твой ключ от номера и выключила мобильник, чтобы ты не ответил, если бы позвонил ночной портье. Извини. Надеюсь, ты сумел вернуться в отель, и тебе не пришлось ночевать на улице.

– Зачем ты так долго держала меня под замком, если в итоге собиралась умереть в туннеле?

– Я больше ничего не смогла придумать, чтобы вывести тебя отсюда. И это был не первый вариант. Я надеялась изобрести что-нибудь получше, но увы. Послушай, Бен Констэбл.

– Что?

– Обними меня.

– Ладно.

Я в таких вещах плохо соображаю. Я сел на пол рядом с Бабочкой, в темноте, и она положила голову мне на грудь. Она тяжело дышала и дрожала. Я погладил ее по голове.

– Ты правда умираешь?

– Да.

Я одновременно и страдал и ничего не испытывал. Я больше не собирался попадаться на удочку. Я стал циником.

– Жаль, что я не могу спасти тебя, Бабочка.

– Не беспокойся, – сказала она. – Я и не хотела, чтобы ты меня спасал.

– Ну ладно, тогда прости, что испортил твою подземную утопию.

– Ты не должен был об этом знать.

– А как же счастливый финал?

– Я умираю в твоих руках. Чего еще ты хочешь?

– Чтобы ты встала, и у нас были новые приключения. Мы можем пуститься на подвиги, как ты говорила.

– Ветряные мельницы… – Бабочка вновь заплакала. – Великаны на самом деле ветряные мельницы. Кажется, пора мне бросить рыцарство.

– Они настоящие. Клянусь.

– Зачем ты это говоришь?

– Сомневаюсь, что тебе стоит умирать в здравом уме.

– По-моему, на последнем этапе мало шансов разобраться с многолетними психологическими проблемами.

– Пожалуй, ты права.

– Ты напишешь обо мне книгу?

Бабочка крепко вцепилась в меня.

– А ты хочешь?

– Да.

– Можно использовать в ней твои письма и записные книжки?

– Книги, которые я украла, лежат в пакете, который я тебе дала, – голос у нее оборвался.

– Спасибо.

– Кажется, гаснет свет, – хрипло произнесла Бабочка.

– Наверное, скоро принесут праздничный торт.

– До моего дня рождения еще далеко. А твой когда?

– Скоро.

– В этом году ты переспал с тридцатью женщинами?

– Ну, мой день рождения еще не настал… нет, не переспал.

– Ну, может быть, в следующем году, – прошептала она.

– А как тебе такой финал? Давай договоримся: я пойду домой и в книге напишу, что был с тобой, когда ты умерла, но на самом деле ты не умрешь и поселишься под землей. И я никогда не проговорюсь ни одной живой душе и не стану искать тебя, и ты будешь свободна и счастлива. А я останусь жить с твоей ложью, пока наконец не поверю в нее. Клянусь, я на это способен. Не умирай, Томоми Ишикава. Не надо снова умирать, пожалуйста.

Я прижал ее к себе, но она не издала ни звука, не шевельнулась.

– Бабочка?

Я положил ладонь на ее грудь. Она еще дышала, мелко и быстро, потом перестала. Я, подражая Бабочке, задержал дыхание, и, когда уже больше не хватало сил терпеть, ее тело скрутили невероятно сильные конвульсии. Я держал Бабочку как можно крепче, чтобы она не ушиблась. Судороги продолжались несколько минут, потом утихли, сменившись периодическими спазмами. Я сглотнул, на глаза выступили слезы. Я испугался, не понимая, что происходит.

– Ш-ш, все хорошо, – соврал я. – Все хорошо.

Она снова обмякла. Я положил руку на грудь и не почувствовал ничего. Тогда я пощупал пульс. Он еще бился. Сердце Бабочки работало слабо, в неестественном ритме и с чересчур долгими паузами.

– Ш-ш…

Она сидела на камне у реки, и, направляясь к ней, по низкому деревянному мостику шла вереница детей. Они остановились на маленьком островке посредине реки, чтобы нарвать диких цветов. Проходя мимо, они говорили «коничива» и отдавали цветы Бабочке, и она каждому благодарно кланялась. Потом она поднялась на ноги, повернулась и медленно, с цветами в руках, побрела по тропинке, вверх по течению, вдоль реки, плескавшейся среди камней и танцующей в водоворотах. Она шла к истоку, туда, где начиналась река.

Я закрыл глаза и целую вечность держал Бабочку в объятиях. Я знал, что она умерла, но все-таки не хотел, чтобы она оставалась одна. Наверное, мы целый час просидели так в темноте. Наконец я в последний раз пощупал пульс, но он не бился.

– До свидания, Бабочка. Какая странная история.

Я положил ее на бок и отошел, но, сделав пару шагов, вернулся. Поцеловал Бабочку в лоб, пригладил волосы.