Бенджамин Констэбл - Три жизни Томоми Ишикава

– Очень мило, – сказала я.

– Спасибо. Дом принадлежал одному архитектору, не помню, как его звали.

– Зачем ты здесь живешь?

– Чтобы чувствовать себя в безопасности.

– От чего?

– От всего.

Первый час прошел довольно напряженно. Отец спрашивал, как поживает мама, как у меня дела на работе. Я болтала без умолку, заполняя время и надеясь, что мы наткнемся на какую-нибудь тему, представляющую искренний интерес для нас обоих, и тогда визит не пройдет даром. Но у папы была своя повестка дня.

– Я очень рад, что ты так хорошо училась в колледже.

– Я уже давно окончила колледж, папа.

– Знаю. Просто у меня как-то не получалось сказать, что я тобой горжусь.

– Спасибо.

– Я никогда не думал о твоем будущем, Бабочка, и о твоем счастье. Я вечно отстранялся от тебя. Но, становясь старше, я начинаю понимать, что во многом был не прав. Вот и решил извиниться перед тобой. Все объяснить.

– Ничего страшного, ведь в конце концов все вышло хорошо.

– Да, люди, конечно, учатся выживать в любых условиях, и ты воистину расцвела, несмотря на то зло, которое тебе причинили. И это прекрасно. Но, как бы ни был плох родитель, он всегда действует с благими намерениями. Ты согласна? Я никогда сознательно не желал зла своей дочери.

Я проехала три тысячи миль, чтобы повидаться с ним. Разумеется, папа хотел сбросить с плеч несомненное бремя. Возможно, он обрел бога или что-нибудь такое. Не мои проблемы. Но я позволила ему выговориться. Подумала: а вдруг я что-то узнаю. И потом, я всегда могла попросить отца замолчать, если бы разговор стал нестерпимым. Или уйти и злиться сколько влезет.

– Я уверена, что ты старался изо всех сил, – сказала я, но, едва эти слова сорвались с моих губ, я поняла, что сама им не верю.

– Да, я очень старался. Но так было лучше для Кеико. И, наверное, для меня. Твои чувства я никогда не принимал в расчет.

– Пожалуйста, не говори о Комори.

– Но без нее не объяснишь.

– Ты вел себя так, словно она не имела для тебя никакого значения.

– Это неправда, Бабочка. Я любил Кеико.

– А, так вот почему ты ее бросил. Твоя жизнь, должно быть, полна любви.

– Нет, ты не понимаешь. Мы любили друг друга с самого детства. Мы были любовниками. В мире не существовало ничего, кроме того, что объединяло нас.

– Подожди, подожди. Я не понимаю. Вы с Комори были любовниками?

– Да.

– Но как же?… Вы вместе выросли, ваши родители дружили. Вы всюду ездили вместе. Если вы любили друг друга, то почему не поженились, как положено?

– Боюсь, мы никак не могли пожениться.

– Почему? Вашей идеальной любви ничто не мешало. Почему ты ее оставил? Ты женился на маме, затем родилась я. Потом ты бросил маму и меня. Хреновый из тебя любовник, папа, и муж не лучше.

– Мы не могли быть вместе.

– Ну и почему же?

– Как ты знаешь, мы оба родились в Маньчжурии, на северо-востоке Китая. Япония аннексировала эту территорию в тридцатые годы.

– Да.

– К концу войны семьи деловых людей и чиновников стали держаться сообща. Еды было мало, русские наступали. Китайцы умирали от голода. Мы все надеялись на репатриацию, но шла война, и никто не знал, хватит ли времени и ресурсов, чтобы переправить нас в Китай, поэтому мы просто ждали, не зная, умрем мы или спасемся.

– И что?

– Однажды объявили, что женщин и детей отправляют немедленно. Нам пришлось бежать, взяв с собой лишь то, что могли нести на себе. Мы знали: тех, кто остается, русские, скорее всего, убьют или возьмут в плен. Китайские семьи, которые сотрудничали с японцами, в лучшем случае рисковали ссылкой, в худшем их ждала смерть от голода или казнь. Семья Сасаки очень тепло относилась к китайцам, которые им прислуживали. Они не хотели уходить без них, но выбора не было. Китайцев бросали на произвол судьбы. Поэтому Сасаки договорились с китайцами и забрали с собой их дочь, выдав за свою. Девочке дали японское имя, и она уехала с нами.

– Я и не знала, что Комори – приемный ребенок. Ты ведь говоришь о Комори, так?

– Да. Теперь ты понимаешь? Кеико – китаянка.

– Погоди, ты хочешь сказать, что не смог жениться на ней, потому что она была китаянкой?

– Не только.

– Потому что она родилась в семье прислуги?

– Мы принадлежали к двум разным культурам.

– Какая, к черту, разница? В любом случае Комори не знала другой культуры, кроме японской. Она выросла в японской семье и была настоящей японкой! И потом, ты сам жил в Америке. В стране свободы, где возможно что угодно.

– Не забывай про социальное давление. К сожалению, поколение моих родителей даже не считало китайцев людьми.