Дэвид Николс - Мы

Приехав к родителям, я подумал, не стоит ли Конни пофлиртовать с моим отцом и, возможно, выманить его из колючей раковины. Может быть, попробовать? Когда мы подкатили, занавески дернулись. Отец помахал нам из окна, а мать уже стояла в дверях. Привет, не возражаете снять обувь?

Конни была совершенно очаровательна, разумеется, но я всегда полагал, что с родителями следует разговаривать, отчетливо произнося слова, тем же вежливым тоном, который используют для таможенников и полицейских, и вести разговор в строгих рамках. Какой чудесный дом, мы привезли вам цветы, нет, вина мне больше не наливать! Конни, однако, вообще не изменила тона и просто разговаривала с ними как с обычными людьми.

Но ведь они не были обычными людьми — они были моими родителями. Конни была обаятельна и остроумна, но отец почуял в ней богему и сразу встревожился. Мать была поражена. Что за привлекательное, гламурное, прямодушное создание, которое держит за руку ее сына? «Она очень жизнерадостна», — прошептала мать, пока вскипал чайник. Можно подумать, я явился к ним в огромной меховой шубе. Устроить нас в отдельных комнатах было бы чересчур по-драконовски, но, несмотря на то что в доме была прекрасная двуспальная кровать, нас провели в свободную комнату с двумя узкими спальными местами, моя мать открыла дверь и придержала ее, словно говоря: «Вот ваше логово разврата и позора». Конни никогда не избегала битв, и я живо представил, как родители, сидевшие внизу в столовой, уставились на потолок, так и не донеся до рта сигареты, когда мы с Конни с хохотом сдвигали кровати. Подростковый бунт в возрасте тридцати трех лет.

Революция продолжилась за ужином. Несмотря на то что родители дымили, как пара горящих шин, они довольно сдержанно относились к алкоголю и держали несколько древних бутылок в садовом сарае, среди пауков. Херес — для пропитки бисквита, бренди — на случай шока. Алкоголь развязывал языки, снимал запреты, а запреты в этом доме были в большом почете. Когда стало ясно, что родители не собираются открывать бутылку, которую мы привезли с собой, и что она присоединится к миниатюрному виски и свернувшемуся «Адвокату» в конце сада, Конни громогласно заявила, что «выскочит на минутку прикупить еще вина», и вернулась с двумя бутылками и, как выяснилось позже, со шкаликом водки, спрятанным в пальто.

Хотелось бы мне сказать, что алкоголь разрядил обстановку. За ужином, под жирную свинину, разговор зашел об иммиграционной политике, поскольку, как известно, ничто так не объединяет людей, как тема иммигрантов. К этому моменту мы все успели выпить, особенно Конни и мой отец, и мать задала вопрос о смешении рас в Килбёрне по сравнению с Балхемом. Там по-прежнему больше ирландцев, чем выходцев из Западной Индии или Пакистана? Подразумевалось, наверное, что ирландцы в некотором отношении «не так плохи». Конни ответила в спокойном тоне, что в Килбёрне много диаспор, что часто люди путают жителей Пакистана и Бангладеш, а это все равно что путать Италию с Испанией, и что смешение рас придает Лондону особую прелесть. Но чувствует ли она себя в безопасности по ночам? — поинтересовался отец.

Описывать последующий спор, видимо, нет необходимости. В защиту родителей скажу, что их взгляды разделяют многие, но они выражали их с непомерным гневом, отец согнул палец и долбил им невидимое оконное стекло, приводя свои сомнительные аргументы, и вскоре Конни уже кричала: «Мой отчим — турок с Кипра, так что, ему следует вернуться домой? Мои сводные братья наполовину англичане, наполовину киприоты. А как насчет мамы, в ней намешана английская, ирландская и французская кровь, но она вышла замуж за иммигранта — ей тоже следует уехать?»

— А что, если нам поменять тему разговора? — предложил я.

— Нет, мы этого не станем делать! — с жаром заявила Конни. — Почему ты всегда хочешь поменять тему разговора?

И мы продолжили. Конни намекала — возможно, даже высказала это прямо, — что мои родители ни больше ни меньше как провинциальные изуверы. Родители же утверждали, что Конни «не живет в реальном мире», что она не ждет муниципального жилья с тремя ребятишками, что вряд ли она потеряет работу в своей шикарной галерее из-за того, что кто-то сошел с корабля, прибывшего из Польши.

— Из Польши не ходят корабли, — строптиво заявила Конни, — оттуда прилетают .

Наступила пауза, и мы все взглянули на наш остывший ужин.

— Ты ничего не говоришь, — обиженно произнесла мать.