– Заезжай, Ниночка, заезжай! Порадуешь старуху… – засеменила за ней в прихожую Мария. – Какая ж ты все-таки красавица у нас писаная, и одета прямо как девки из телевизора, которые вереницей по длинной широкой доске ходят. Забыла, как зовутся… Модницы, что ль?
– Ладно, тетя Маша, до свидания, – засмеялась, не сдержавшись, Нина. – Я и правда еще заеду, ждите.
Олежка ждал ее внизу, сидел в машине расслабленно, откинув назад причесанную волосок к волоску русую голову. «Господи, красота какая… – залюбовалась им издали Нина. – Мое, мое творение… Красивый ухоженный мальчик в блестящей красным лаком машине. А что? Мое, конечно, творение!» Тут же ей вспомнилось вдруг, каким она его тогда, два года назад, подобрала с панели практически: мальчишка стриптизом перебивался да ходил по рукам богатеньких старушонок, которые передавали его друг другу, как резиновую игрушку в красивой коробочке. А она из него настоящего мачо сделала – «красавца писаного», как бы тетя Маша сказала. Одела-обула, квартиру сняла, машину вот шикарную купила. А потом влюбилась до безумия, даже и сама не заметила как.
Она медленно пошла к машине, продолжая любоваться шикарной картинкой, которая по праву принадлежала ей, только ей одной и никому больше. Услышав ее дробный нетерпеливый перестук ноготками по лобовому стеклу, он испуганно поднял голову, улыбнулся ленивой, будто сонной улыбкой – боже, как она ее любила, эту улыбку! Как хотелось ей в этот момент скинуть противный, уродливый горб за плечами – мерзкую эту двадцатилетнюю разницу в возрасте – и улыбнуться ему в ответ такой же сладкой улыбкой юной кошечки, счастливой и беззаботно-сексапильной. Только нельзя. Возраст – штука жестокая и никаким манипуляциям не поддается, сколько по салонам ни ходи, сколько под нож пластического хирурга ни ложись. Он все равно из какой-нибудь малюсенькой щелочки возьмет да вылезет в самый неподходящий момент и прокричит о себе громко, и неважно, каким способом – жестом ли, выражением ли глаз, или, того хуже, приливом-отливом подло-климактерическим.
– Ну что? – насмешливо-грустно спросил Олег, когда она села в машину и потянулась было чмокнуть его в гладко выбритую щеку. – Охмурила-таки старушку, заботливая племянница? Пропишет она тебя?
– Пропишет, пропишет… – усмехнулась Нина, неловко отстраняясь. – А ты бы не очень-то над всем этим хихикал, дорогой! Такие квартиры – они на дороге не валяются.
– Нин, а зачем это тебе?
– Что – зачем?
– Ну, квартира эта… Ты и так все можешь себе позволить, абсолютно все можешь купить. Меня вот, в том числе…
– Олежек, ну что ты говоришь такое! Обидно даже.
– А чего тебе обидно? Как есть, так и есть.
– Глупенький! Я ведь тебе помочь хочу! Чтоб и у тебя когда-нибудь свое жилье было…
– Ага. Помогал волк ягненку.
– Ладно, поехали. Опаздываю я, – грубо перебила его на полуслове Нина, сосредоточенно впихивая руки в узкие лайковые перчатки. – У меня сегодня еще куча дел.
– Ну хорошо, куча так куча, – так же холодно процедил сквозь зубы Олег, быстро поворачивая ключ зажигания.
– Ты что, обиделся? – удивленно повернулась к нему Нина. – Олежка, я и правда опаздываю… Прости! А квартира эта мне и в самом деле очень нужна! И не только из-за тебя.
Он молча вырулил из тихого дворика на проезжую часть, спросил холодно, глядя прямо перед собой:
– Куда везти-то?
– В «Маргариту» – у меня сегодня массаж. Я за месяц вперед туда записалась, я не могу опаздывать! Ну не сердись!
– Да ладно, – повернулся он к ней. – А что за массаж? Какой-то особенный, что ли?
– Ну да… Говорят, за один сеанс килограмм веса уходит. И именно с тех мест, с каких надо.
– Понятно. Тебя забирать оттуда?
– Не надо. Я потом машину поймаю. Езжай домой, отдохни. Я позвоню вечером, ладно?
«А может, и приеду, если Гошка на дачу свалит!»
Она постаралась легко, по-девичьи выпорхнуть из машины, но лучше б и не старалась – все равно смешно получилось. Помахав рукой у помпезно-белоснежной двери дорогого салона, торопливо вошла внутрь, на ходу развязывая длинный шарф.
Ну почему, почему так жизнь по-сволочному устроена, выруливая на проезжую часть, в который уже раз с отчаянием подумал он, продолжая по инерции мило улыбаться одними только губами, словно приклеилась к ним эта фальшивая улыбка, как пластырь – сразу и не отодрать. Как так получилось, что он, сильный и здоровый мужик, сидит на содержании у богатой бабы, плюется, чертыхается, себя презирает, а все равно сидит. Хотя какая разница, за что себя презирать, за нищету или за продажность – все едино, все одинаково мерзко. И вообще – это только кажется, что у альфонса работа легкая. Кто так считает, тот не пробовал спать со старой теткой изо дня в день, быть безвольной игрушкой в ее руках и при этом ненавидеть и презирать самого себя… И он не виноват, что жизнь его так сложилась, что лишила даже того малого, что другим дает.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу