Вирджиния Эндрюс - Сад теней

Она попыталась обнять миссис Штэйнер, но я удержала ее, и мы направились к ожидавшему нас автомобилю.

— Времени для сентиментов нет, — добавила я. Внезапно она обмякла в моих руках.

— Пожалуйста, разреши мне еще раз вернуться сюда и попрощаться с Кристофером, — умоляла она меня. Малькольм зашептал:

— Я что, обязан присутствовать при этой истерике?

— Посади ее в экипаж, Малькольм, — приказала я.

Алисию пришлось нести почти что на руках до машины. Как только погрузили весь багаж, я постучала по окну и приказала шоферу отправляться. Шины разбрызгивали мокрую грязь, и машина покатилась. Вдруг позади меня раздались крики, дверь дома распахнулась, и мальчики выбежали на крыльцо, вырываясь из объятий слуг. Впереди бежал Мал и тянул за собой Джоэля и Кристофера. Некоторое время они бежали по дорожке за автомобилем, кричали и плакали.

— Забери своих сыновей, Малькольм, — приказала я, — всех.

В ту же ночь, после того, как все слуги уехал и, Алисия вернулась. Экипаж подъехал в темноте. По небу все еще плыли тучи, застилая и луну, и звезды. Казалось, что свет исчез во всем мире. Малькольм и я ждали ее в вестибюле, точно так же, как ожидали приезда отца и Алисии в тот далекий день. Уставшие мальчики легли спать, связанные отныне общим горем — отъездом Алисии и наступившим одиночеством. Мне искренне хотелось утешить их, быть матерью маленькому Крису и утешением для собственных детей. Я хотела, чтобы они любили меня так же, как ее. Я понимала, что не смогу быть такой же веселой и жизнерадостной, как она; я не умела прыгать, скакать с ними и играть в эти глупые игры. Но я по-своему любила их и воспитала бы их сильными и благородными молодыми людьми. Когда они станут старше, то смогут оценить те ценности, которые я в них заложила.

— Который час? — спросил Малькольм.

Я показала пальцем на часы, которые висели на противоположной стене, не проронив ни слова. В доме было тихо и спокойно, за исключением тиканья старинных часов деда, да шума оконных рам под порывами ветра, что пробивался сквозь оконные щели. Малькольм аккуратно сложил газету, чтобы просмотреть колонки биржевых новостей.

Мы сидели больше двух часов, погруженные в полное безмолвие. Если бы кто-нибудь из нас глубоко вздохнул, другой бы удивленно посмотрел на него. За последние полчаса муж лишь раз сделал замечание по поводу одной из его акций, которая поднялась на десять пунктов. Вероятно, он лишний раз давал мне понять, насколько умнее он распорядился моими деньгами.

Внезапно я увидела свет от автомобильных фар в темноте. Машина подъезжала к дому. Малькольм не пошевелился.

— Она вернулась, — сказала я. Он что-то проворчал.

— Кто, по-твоему, займется этим? Лукас уволился, или ты забыл, что сегодня мы рассчитали всех слуг, и до завтрашнего дня у нас не будет нового водителя.

Я встала и направилась к двери. Алисия медленно вышла из машины, неохотно, словно предчувствуя, что ожидает ее в Фоксворт Холле. Было заметно, что поездка измучила ее. Она не могла скрыть своего волнения. Водитель вынес ее чемоданы.

— Оставьте все, — приказала я водителю.

Дальше оставаться на улице было уже невозможно.

— Мой муж внесет их.

Позади меня на ступеньках выросла фигура Малькольма. Я взяла маленький чемодан Алисии.

— Как мой Кристофер? — тотчас спросила она, выйдя из машины.

— Кристофер теперь находится под моей ответственностью, — коротко ответила я. —Он уже в своей постели. — Я взяла ее под руку и проводила к парадной лестнице. — Направляйся сразу в северное крыло, — приказала я ей, — и двигайся как можно тише. Нельзя будить мальчиков.

Она не ответила. Она шла медленно, как приговоренный к казни преступник, останавливаясь лишь ненадолго рядом с Малькольмом, который должен был нести ее саквояж и большой чемодан. Осторожно ступая, мы словно привидения прошли по безмолвному, тускло освещенному фойе. Громче всего звучал шелест платья Алисии, когда мы, миновав холл, направились в северное крыло, минуя коридоры и мрачные, пустые комнаты Фоксворт Холла. Она остановилась перед дверью комнаты в конце коридора. Я нетерпеливо окликнула ее. Неужели она считает, что ей одной тяжело и грустно?

— Если ты не войдешь немедленно, — сказала я, — то потом это будет сделать еще труднее.

Она впервые с ненавистью посмотрела на меня. Разумеется, не в последний раз.

— Я размышляла об этом по пути на станцию, в поезде и на обратном пути, — сказала она. — Я полагаю, что ты упиваешься всем этим.