Нина Садур - Вечная мерзлота

Петя таился в тени стен, робел, не подходил. Он смотрел на широкую спину матери, на большие покатые плечи пловчихи, он бы хотел предстать пред нею и сразу сказать что-нибудь важное. Придумать ничего не мог, потому что отвлекался все время на мертвую и беззаботную свою любовницу — она сейчас одна занимала бассейн весь.

Римма вдруг перестала болтать ногами, она уловила присутствие сына. Полуобернувшись, ласково спросила:

— Чего тебе, сынка?

— Мам, — решился Петя, выходя на свет, — я пошутил, а ты сделала.

— Чего сделала, Петя? — не поняла мать.

— Папа не был без трусов. Вот. Папы тут рядом не было. Она одна купалась, а с папой, как раз у нее ничего не было.

Жилы на шее у матери натянулись.

— Звони дяде Али, — жестко приказала. — Он знает, куда девать трупы.

— Мамочка, мамочка, — бормотал Петя, мелко трясясь, — Ты только не переживай, мамочка…

— Быстро! — крикнула Римма! — Беги, звони!

Петя побежал наверх, по своему пустому подъезду. От ненормальной и пустой тишины безо всякого запаха в подъезде слышны были застенные завывания зимнего ветра. В том окне, что было приоткрыто, ветер сдул весь снег, а мраморный подоконник накалился от холода. «Скорей бы в кроватку, под одеялко», — мелькнуло в мозгу, но дел было много. И вдруг радостно подумалось, что не надо готовиться к химии!

Римма, посидев в раздумье на мраморной кромке, внезапно рухнула в воду, взметнув волны. Волны развеселили мертвеца.

Римма крикнула:

— В юности я брала все призы! Брасс — мой стиль!

И рванула. Мертвец, вяло смеясь, повлекся было следом, но пловчиха, всхрапнув и выпрыгнув, уже мчала обратно. Глаза ее забиты были водой, и висячее лицо ее дерзко перемешивало воздух с водой. Пока мертвец неторопливо и важно разворачивался, чтобы догонять, пловчиха ловко поднырнула, влача за собой шлейф кипящих струй, и, не задев мертвеца, молодея, обплыла его снизу, а вынырнув, в два прыжка достигла другого края бассейна. Освежившись, Римма долго прыгала то на одной, то на другой ноге, вытряхивая воду из ушей. Обездвиженный труп неподвижно лежал на застывшей воде.

Петя зашел в офис отца и в записной книжке нашел телефон дяди Али.

— Дядя Али, — захныкал он, — я хочу быть такой же, как вы, смелый и главный!

— Чего звонишь? — разозлился дядя Али. — Говори, дело есть?

— Дело есть, — сказал Петя. — Папа куда-то пропал, а мама хочет звонить в милицию и рассказать, что вы старух убиваете, хотя договор был квартиры у них забирать, а самих их в дом престарелых отвозить…

— О, Аллах! — крикнул дядя Али. — Неразумная сука какая!

Вернувшись к себе в спаленку, Петя снял с себя все и скомканную одежду босой ногой затолкал под кровать. Постояв немного на теплом блестящем полу, подошел к окошку, к зиме. От стекла шла прохлада. Петя припал животом и грудью к стеклу, удивленно подумал, что снаружи все мутно-белое и в воздухе мгла, а здесь тепло и светло и только стеклышко отделяет комнатку Пети от непостижимой застывшей зимы. Почувствовав, что замерз, мальчик нахмурился и отошел от окна. Постояв, оглянулся по сторонам и потом подошел к тумбочке и взял в руки маникюрные ножницы. Левой рукой сильно, до боли оттянул вперед член, и, введя его в раскрытые лезвия, с силой сомкнул ножницы.

Когда дядя Али поборол ревущую Римму, которая, скользила, дралась и даже смогла выдавить ему глаз, он отволок ее труп в свой джип, от злости и боли забыв укутать ее тряпьем. Но улица к этому глухому часу вымерла, и никто не видел согбенного азербайджанца и мокрого тела мертвой женщины, гулко бьющейся головой о мерзлые ступени крыльца. От неожиданного жгучего холода дядя Али на миг задохнулся, а когда вновь взялся за лодыжки трупа, чтобы тащить его дальше, поразился — неожиданной теплоте этих лодыжек. Голое тело лежало на асфальте, с которого ветер сдул снег и казалось мягким и живым, а раскрытые бледно-серые глаза женщины смотрели на азербайджанца пристально, сердито. Запаниковав, он подумал, что труп живой, и ему захотелось убить его снова, но место было опасным, открытым, и азербайджанец, держась за теплые лодыжки, потащил труп к своему джипу. Стукаясь затылком обо все неровности дороги, голова кивала ему снизу, а из глаз сочилась влага.

Погрузив труп пловчихи, дядя Али принял таблетку нитроглицерина и спустился в подвал за другим, незнакомым ему трупом, тихо кружившим в бассейне. Подогнав труп к краю бассейна, азербайджанец заглянул ему в лицо и отшатнулся:

— О, Аллах!