Нина Садур - Вечная мерзлота

И так же, как тайное заднее движение с мертвой стороны, из зажатого уха донесся невнятный лепет, а затем тихое пение. Слов не разобрать было. Да и не совсем пение, голоса такого снаружи нигде не было в мире. «В башке у меня поет, — испугалась Марья Петровна. — Головной глист завелся в мозгах. От грязи это все…»

Учительница, поддерживая тряпки между ног, подошла к кровати, и, сопровождаемая незванным внутренним пением, рухнула на нее. Ворочаясь, чтобы спать, она твердо решила завтра же вымыть и вычистить всю свою квартирку. Глист пел фортиссимо.

Очнувшись, Петя медленно поднял руку вверх. Кисть красиво свесилась, влажно отсвечивая непросохшей еще глиной. Но выше, на третьем этаже, стоял и ходил Зиновий, и рука, надломившись, упала. Было душно, надышанно. Петя поднялся кое-как, прошаркал к окошечку. Белый блестящий подоконник был такой чистый, что наружный бег снега отражался в нем мелкой рябью, придавая подоконнику зыбкое, успокаивающее движение. Петя, глядя сквозь стекла в зиму, поднял обе руки вверх, но теперь для кружения. Заглянул себе за спину — нет ли движения там и пошел, и пошел легкими ногами. Люстра, брызжа медовым светом, кружилась над головой. Виски заломило от такого венца. (Жаркая люстра стала венцом огненным).

«Что ж, венценосность приходит, приходит… — подумалось где-то сбоку. — Ля-ля-ля.»

Петя резко стал, так что люстра звякнула летящими подвесками, мелко задрожала. Петя бросился на пол, пополз под кровать. Вытянул старый чемодан и достал сверток. Сверток он спрятал в штаны. Получилось заметно, но нечего делать. Потом побежал в столовую и взял полбатона. Хотел уже идти дальше, но в столовую вошел Зиновий.

— Кого тут делаешь? — рявкнул Зиновий рассеянно. В голосе его выли черные ветры.

Иногда Пете казалось, что отец ненавидит его, такие беспокойные черные делались его глаза — совсем ничего не отражали. И сейчас показалось, но в этот раз мальчик не ощутил смутной тоски, с любопытством посмотрел в лицо отца.

Петя прижался к отцу и прошептал:

— Папонька, училка придет скоро, химичка, а я не готов.

— Ничо, сына, я с ней поговорю, ты не волнуйся, — успокоил Зиновий, чувствуя в горле щекотное содрогание от любви к сыну, к шелковистой темной головке, припавшей к груди его.

«Ласковый такой, дитё совсем», — подумал Зиновий, и, чтоб не зареветь от нежности, нарочито грубовато оттолкнул сына.

— Пап… — мальчик вновь приник к отцовской груди и снизу заглянул отцу в глаза глазами женщины и лани. — Пускай она в бассейне поплавает.

— На хуй? — удивился отец.

— Завидует она, — вздохнул мальчик, опуская трепетные веки, подбирая спелые губы. — За это придирается.

— К ребенку? — не поверил Зиновий. — Здоровая кобыла к ребенку придирается?

— Ну папа, — заныл Петя, — Она поплавает, а мне лучше будет. Мне пятерка выйдет по химии.

— Да мне жалко? Пускай! — согласился Зиновий. — Хер с ней, пусть плавает хоть до синих соплей!

— Спасибо, папочка! — взвизгнул Петя, легко обнял бычью шею отца и тут же отпустил ее, отстранился.

— Пойду, мамочку поцелую, — прошептал, чуть-чуть улыбаясь.

— Иди, ласковый, — удивился отец.

«Папочка, папочка», — твердил Петя, соскакивая по ступенькам вниз и не думая совсем про мамочку, которая пела за дверью.

Петя спустился в подвал и открыл новеньким ключиком заветную дверь. Влажная комната была полна новых старух. Чтобы они не облепили его, Петя сразу же крикнул им: «Хлеб!» и бросил в дальний угол пол-батона, украденного из столовой. Потом Петя сказал им, держа голову выше и выше:

— Всем раздеться. Догола, — и полез к себе в штаны.

Переодетые в костюмы снежинок, старухи стояли стайкой. Мелькнуло мстительное: школьный утренник, горящие от обиды щеки, холодные приставания метели. Но мальчик подавил обиду. Встав так, чтоб всем старухам его было видно, он сказал:

— Юбки должны стоять, как в «Лебедином озере».

Помотал бедрами, словно разгоняя на себе круглую юбочку. Старухи сделали так же. Стеклянная пыль блеснула на миг и, вдохновившись, мальчик медленно поднял руки над головой.

— И раз, два-три, раз, два, три… — поднимая и опуская руки, он мелко кружил вокруг себя, и, поводя руками, как волнами, на цыпочках обегал каждую из старух, показывая как нужно кружить, и почему, внезапно вскинув ножку — прыгнуть, чтобы вновь кружить, кончиками пальцев касаясь подруг, кружить вокруг подруг, но и сам вокруг себя тоже. Пригнувшись, можно было скользнуть под сцепленные руки и пробежать и вскинуться, и руки вскинуть вновь. Та, которая оказывалась в центре хоровода, должна была балетно прыгать, завернув ноги круто в сторону и падать на руки подруг. Главное было — не разрушить беспрестанно меняющийся снежный узор. Главное, было — мелко семеня — догонять.