Эрих Хакль - Две повести о любви

Квакернак всегда важничал; когда заседал военный суд, он появлялся в элегантной униформе и в белых перчатках. Один раз я из окна своей конторы наблюдала, как он отправлял в газовую камеру партию детей. Когда детей согнали с грузовика, к Квакернаку подошла маленькая белокурая девочка. Я видела, как она подняла к нему личико и с улыбкой о чем-то спросила. Он со всей силой пнул ее ногой. Она полежала какое-то время оглушенная, потом с плачем поднялась на ноги. Я тоже заплакала, впервые за последнее время. Кристан любил убивать. С экзекуций он всегда возвращался в хорошем настроении. С неменьшей страстью он любил в своем кабинете цветы в горшках. Как-то раз был нежен по отношению к котенку. Ничего другого не могу про него сказать. И Квакернак, и Кристан очень разволновались, когда к нам один за другим поступили два запроса. Загс в Ольденбурге, в Нижней Саксонии, усомнился в статистических данных, которые они туда сообщали: «Представляется невозможным, чтобы такой небольшой городок, как Аушвиц, имел такие высокие показатели смертности». Управление, находившееся где-то в Тюрингии, также предполагало, что в сведениях допущены ошибки. Тамошний служащий заподозрил, что загс города Аушвица суммарно указал всех умерших с момента введения гражданских реестров в 1870 году. Чтобы избежать новых рекламаций, Квакернак начал с тех пор делить число умерших в своих отчетах на 180.

Я была последней из этой партии, состоявшей из 521 девушки, которым наносили татуировку, и получила номер 21946. Вероятно, своему хорошо подвешенному языку я обязана тем, что не сразу превратилась в пепел. При перекличке прибывших с эшелоном выяснилось, что моя фамилия там отсутствует, и я сказала на это эсэсовцу, если так, то отправьте меня обратно домой. Этого, правда, не произошло, но моя дерзость, вероятно, произвела на него впечатление, потому что после одного дня, проведенного на работе в лесу, я по его распоряжению была переведена из Биркенау в Аушвиц, в загс. Он размещался в деревянном бараке рядом с крематорием, и моей задачей изо дня в день было разлиновывать тушью свидетельства о смерти. Моим непосредственным начальником был унтершарфюрер Кристан, у которого был такой вид, будто он герой германских саг. Он свирепел при виде белокурых и голубоглазых евреев, и особенно отвратительны ему были полукровки, как я, вносящие путаницу в его расовую концепцию. Кристан был первым, кто хотел ударить меня, а именно папкой-скоросшивателем. Он уже занес руку, но я твердо смотрела ему прямо в глаза, и его взгляд застыл, несколько секунд мы, не мигая, глядели друг на друга, потом он опустил руку. Значительно позже, когда к нам в контору перед бракосочетанием привезли испанку, он был сама любезность.

Из-за ребенка мы должны были вступить в брак, причем церковный, поскольку Франко ввел обязательное католическое венчание. Но я была некрещеной и, чтобы избавить себя от этого светопреставления, заявила, что меня крестили в Мадриде в церкви Святой Девы де ла Палома, сгоревшей во время войны. Какое счастливое стечение обстоятельств, воскликнул викарий церкви Сан Кайетано, где мы заказали венчание, церкви больше не существует, но церковные книги благодаря заступничеству покровительницы Мадрида, нашей Пресвятой Девы, остались невредимыми. Так что ничего из моей затеи не вышло, и мне пришлось пройти через весь этот цирк: крещение, венчание и снова крещение, ведь Хулиан не мог остаться язычником. Сначала мы жили у родителей мужа, потом нам досталось наследство, и мы смогли позволить себе квартиру в колонии Москардо, на другом берегу Мансанарес. В том же месяце, в июле сорок третьего, Фернандо удалось устроиться в банк. К тому времени я уже обеспечивала связь между партийным руководством в Мадриде и центром во Франции. Не то чтобы я так уж сильно стремилась к этому. Были люди и посообразительней меня. Но ситуация, как она тогда сложилась, требовала не только смекалки. Кому-то надо было это все-таки делать. Стало быть, я. И в конце июля мой брат прислал к нам этого юношу, Хуана Роса, я его еще по Франции знала. Третьего августа он должен был встретиться в парке Ретиро со связным. Я в тот день не могла оставаться дома, мне нужно было отнести срочное сообщение одному товарищу в тюрьму, разумеется, в зашифрованном виде. Фернандо уже ушел на работу, и тогда я сказала Хуану, я оставлю ребенка дома, если будешь уходить, отведи его к кузине Фернандо. Он и собирался это сделать, но кузины не оказалось дома, а он ровно в десять должен был быть в Ретиро. Недолго думая, он взял Хулиана с собой. А в парке его уже поджидала полиция. Если бы с ним не было нашего мальчика, Хуан наверняка бы открыл огонь. Они бы убили его, но прежде он отправил бы к праотцам кого-нибудь из них. Он попробовал выиграть время. Трижды он посылал их по ложному адресу, но на четвертый раз они схватили Хулиана за ногу и уже собирались размозжить ему голову об стенку. Тогда он сказал им то, что они хотели узнать. Меня он предупредил, если до четырех меня не будет, ты знаешь, что делать. Дело в том, что он привез с собой огромное количество листовок. Без десяти четыре они начали штурмовать квартиру, не потрудившись предварительно позвонить в дверь. Когда они открыли шкаф, на них вывалилась стопка листовок.