Эрих Хакль - Две повести о любви

Дед жил напротив нас на Эрнст-Людвиг-гассе. Нам было видно друг друга. И вот отец и дед условились, что в случае обыска или ареста дед выставляет что-то в окне. Что именно, я уже забыл. Помню, однажды отец встал, как раз натянул брюки, потом взглянул напротив и закричал: «Дьявол! Они пришли!» Схватил ремень и ударил им по кровати. Мне это врезалось в память.

А так вспоминаются только обрывки. По утрам, когда я вставал, он первым делом спрашивал: «Где твой носовой платок?» Я был обязан, так сказать, соблюдать этикет. У меня была пижама с нагрудным карманом, и из кармана всегда должен был торчать платок. У меня сохранилось его письмо, в котором он пишет матери, чтобы она меня не перекармливала, а кормила рационально, он дает ей всякие указания, как я должен себя вести, пишет, чтобы я прилежно занимался гимнастикой, громко здоровался, прямо держался.

Отец еще один раз приходил домой, они ругались, все громче и громче, пока он злобно не бросил матери: «Я пристрелю тебя!» Она в ответ с насмешкой: «Давай-давай, из хлопушки».

Два дня он тогда пробыл у нас, а потом навсегда исчез. Думаю, это было в начале тридцать восьмого, за пару недель до вступления немцев.

Мой брат Пако и я были сильно политизированы. Маргарита — нет, та была скорее в нашу мать, сдержанная и довольно робкая. Пако изучал геологию, а я хотела стать учительницей. Потом началась гражданская война. У Пако была тяжелая астма, но это не удержало его от отъезда с народным ополчением на фронт. Потом он поступил на службу в Советское информбюро, где читал все испанские газеты и выбирал статьи, которые должны были перепечатываться в России. Маргарита училась в коммерческом училище. Она умела очень быстро печатать на машинке. Других способностей у нее не обнаружилось. С числами она была не в ладах. Сестра совсем пала духом: я ни на что не гожусь, я глупая. Нет, Марга, зато тебе другое по силам, у каждого свои способности.

Я хотела работать на Сопротивление. Поэтому, когда началась война, согласилась на место учительницы в «Орфелинато Ривас» в Барселоне. «Ривас» был до войны детским домом, затем его превратили в лазарет, предназначенный для солдат народного ополчения с ранениями в голову. Там я работала каждый день, помогала хирургу, доктору Лею. Многие пациенты лишились зрения. Они пытались делать вид, что ничего не произошло, но я знала, каково у них на душе. Они были в отчаянии и ждали первой возможности, чтобы свести счеты с жизнью. Солдаты нуждались в чем-нибудь, что связывало бы их с внешним миром. Мне удалось разыскать учителя для слепых, который обучал их по системе Брайля. Так они учились ориентироваться самостоятельно. Пока они тренировались распознавать на ощупь буквы азбуки слепых, я занималась другими, которые могли видеть, но были слепы на другой манер. Ведь среди ополченцев было столько безграмотных. Ужасно много. Позже, в тюрьме, мне снова приходилось учить других читать и писать. На этот раз моими учениками были женщины, такие же заключенные, как я сама. Невежество было истинным бичом для Испании, этой проклятой Богом страны.

Маргарита работала секретаршей у нашего отца. После обеда он принимал больных, а с утра занимался своими научными изысканиями. Еще он читал лекции. Его институт находился внизу, у порта, и он брал с собой Маргариту, она была его любимой дочерью. Она тряслась от страха, потому что порт каждый день бомбили, а мой лазарет, расположенный наверху, на горе, нет.

Женщины-солдаты существовали в Испании только в первые месяцы войны. В конце тридцать шестого, после формирования регулярной Народной армии, с этим было покончено. Женщин больше не мобилизовали, их не призывали, и на фронт не попадали даже те, кто очень этого хотел. Это было, несомненно, правильное решение. Как подумаешь, что творилось в окопах. Ужас. Я не только о вшах. Окоп — это твой дом и твой сортир, твоя постель и твоя прачечная. Но ты никогда не бываешь один. Всегда кто-то на тебя смотрит. Ты садишься на корточки, какаешь, а потом берешь лопату и выкидываешь свои экскременты. Такова жизнь в окопе. Если на твоем участке фронта спокойно, ты занимаешься поиском вшей. Помыться нельзя, потому что нет воды, правда, ты можешь отправиться за ней ночью. Если тебе не повезет, ты станешь жертвой снайпера. Вот так. А все, что поется о расчудесной солдатской жизни, — это сплошные враки. Прекрасная солдатская жизнь — это полный бред. Одна брехня. Дерьмо. Утром встаешь вместе с товарищем, а вечером его уже нет. Убит. С вывалившимися кишками. Или покалеченный. Ну ладно, оставим это. Что тут говорить. Фримель это тоже испытал на своей шкуре.