Геза Чат - Сад чародея

Весь день громко и совсем близко грохотали пушки. Вечером ужасно душно. Спим до 5-ти. 0,40 г. аспирина.

Купание. Болтовня. Секс[уальное] возбуждение. В 8 вечера Келемен принес к ужину два письма от Ольги, почтовую карточку от Дежё и письмо Тевана. Чувствую себя очень счастливым и спокойным. Ольга пишет так, как я ожидал. Ощущаю наверняка, что за время разлуки мы оба, наконец, поймем друг друга. Вечером — литр вина. Сон — глубокий сон — о путешествиях.

16 августа. Воскресенье. Подъем в 6. Утром — хозяйственные дела. Шью помочи для носков. Заканчиваю письмо Ольге, которое начал еще вечером, когда пил вино. До полудня — поездка на велосипеде в лавку, покупки. Чтение романа «Леонардо да Винчи». Мухи невыносимы — на окне сделал целую сеть из ловушек для мух. Бесит дилетантизм автора романа (Л. да Винчи) и его показная мастеровитость, которая ничего общего не имеет с истинно гениальным знанием и свободой в обращении с материалом, свойственным великим писателям (Толстой).

Потею страшно! Обед съел с приличным аппетитом, но жара действует плохо. Настоящим спасением было бы перевести нас на север. Рассказ солдата, бывшего в Сербии, о том, как там вешают, расстреливают и поджигают деревни.

После обеда привел в порядок свой чемодан, потом спал до 6-ти. Перед тем, как идти к Майерам, искупался. На ужин прекрасное жаркое из цыпленка (г-жа Майер). Бисквит, вино, козий сыр. После ужина — разговоры о войне с писарем. (Красное вино). — (Ужин с Бикаи). После — попытки уговорить назарея. Напрасные. Боль и досада. Тупые дегенераты. Долг государства (милитаристского государства!) изничтожить секту назареев. Тогда эти люди, представляющие определенную ценность, могли бы послужить на благо государства. Хороший был ужин (после купания, жаркое из цыпленка, поклон г-же Майер).

23 августа. Воскресенье. В три часа утра поднимают по тревоге. Но не нас. Отправляют 2-й и 3-й полевой госпиталь, скорее всего, все-таки на юг, значит, и мы туда, и тогда прощай драгоценная надежда (если на север, тогда не понятно, зачем ночная тревога — совершенно необъяснимо со стратегической точки зрения), что мы с моей Оленькой могли бы встречаться где-нибудь поближе. Половина четвертого утра, лежу в постели, курю. Снаружи уже затихает людской и лошадиный шум. Из-за ночного пробуждения нахлынули сексуальные воспоминания. В первую неделю по прибытии сюда меня преследовали воспоминания об инфернальном поцелуе. Потом в воображении вновь стала постоянно возникать картина в духе Клеопатры. Затем воспоминания об осени 1912 г., когда я в октябре, ноябре и декабре искал квартиру и по утрам, до обеда часто навещал Оленьку. Она обычно принимала меня в черном платьице в белую крапинку — в том же, в котором она была в Штубне. Или воспоминания о наших вечерних свиданиях, кульминацией которых был такой дикий накал страсти и полуобморочное состояние после. Тот период воскрес в моей памяти с такой силой и бурными вихрями страстей, которых еще не было за все время брака, когда мы оба верили, что нас ждет самая блестящая судьба, если мы умрем от любви и погибнем, бесконечно следуя любви и желанию, уверившись во взаимности нашей страсти. И правда, доведется ли нам когда-нибудь читать эти строки вдвоем с Ольгой, в уютной постели, в перерывах между божественными радостями прекрасного вечера, предназначенного для любви? Какие это будут радости, если Господь действительно позволит нам дожить до того момента, когда минует все, что уготовила нам судьба. На самом деле, нельзя отрицать: судьба была к нам вполне благосклонна, только мы не умели правильно оценить ее милости. И вообще, что есть жизнь, как надо ее принимать, как проживать, в чем истинные обязанности и радости человека? — этому нас обоих впервые научила война. И если будет на то случай, поделюсь с Ольгой этой тревогой. (Нас уже дважды подняли из-за ошибочного приказа о побудке, в конечном итоге, я сам выхожу на Паркплац в рубашке и подштанниках; на плацу горят красные лампы, у авто включены фары, все божественно прекрасно и интересно, пушки грохочут совсем близко; телу безумно приятен легкий ветерок, дующий с запада. Потом домой — дописывать Дневник, с того места, где оставил). Побудка в полдевятого утра — до обеда конные упражнения. Обед: ем немного, но с аппетитом, после три плитки шоколада и […] литра вина. Многовато. После приходится поспать. Спим с Келеменом до 6-ти. Пишу письмо Ольге. Завариваю чай; делаю это впервые скудными солдатскими средствами, но получилось довольно неплохо. На сердце тяжесть. Ужин без аппетита. В компании услышал плохие новости с сербского фронта. Общее мнение, что мы сдаем позиции. Полевой госпиталь наверняка туда отправили. В плен к сербам вряд ли попадем, но если все-таки попадем, лучше сразу застрелиться [15] Страх перед зверствами сербских солдат, о которых Геза Чат неоднократно упоминает в дневнике, заставил писателя покончить жизнь самоубийством, когда сербские солдаты действительно схватили его 11 сентября 1919 г. при попытке перейти сербско-венгерскую границу. . В ответ на действия сербских партизан венгерское войско тоже уничтожает со всей силой детей, женщин, стариков — этого сербы простить не смогут. Своих хорватских и чешских братьев они, вероятно, тоже не пощадят. Теперь, когда еще и Япония объявила войну Германии, завязка полная — восстание в Индии, вмешательство Америки и нападение Мексики на США не заставят себя долго ждать.