Геза Чат - Сад чародея

— Идите-ка сюда!

Зёльди молчал и не двигался.

Учитель приказал: «Вытащить его!»

Десять-пятнадцать учеников, некоторые с самых дальних парт, ринулись к Зёльди. Среди них было много тех, кто боялся и недолюбливал его. Я тоже терпеть его не мог и, что и говорить, в первую секунду тоже хотел принять участие в вытаскивании, но потом подумал, что отец наверняка осудил бы меня, узнав, что я вместе с другими напал на одного. Поэтому я остался на месте. У меня остановилось дыхание и задрожали колени. Мальчики с пыхтением выполняли задание. Одни выталкивали Зёльди из-за парты, другие хватали его за ноги, цеплявшиеся за подставку для ног, третьи разжимали пальцы, судорожно хватавшие край парты. Потребовалось минут пять, чтобы сдвинуть его с места. В конце концов, его удалось вытолкнуть и повалить на пол. Он снова ухватился за парту. Драться он не смел, вероятно, решив, что учитель, наблюдавший за схваткой, встав на стул, тотчас вмешается. Лицо Сладека было темно-красным от гнева.

Наконец, Зёльди поймали за обе ноги и руки. Таким образом его дотащили до кафедры, везя спиной по полу.

— Не отпускать! — крикнул учитель громко. — Положить на живот, держать за руки и за ноги!

Мальчики, разгорячившись и собрав все силы, быстро выполнили приказ. Зёльди больше не за что было ухватиться. Руки были прижаты к полу коленями. Четверо сидело у него на ногах, двое прижимали к полу голову. Учитель только этого и ждал. Спокойно присел возле них на корточках, отодвинул мальчиков, чтобы не попасть по ним палкой, и приступил, всыпав Зёльди пять или шесть ударов. Звук этих ударов был ужасен. Резкий, сжатый, высокий. Меня пробил холодный пот, но, пребывая во власти некой магнетической силы, я встал на цыпочки на краешке подставки для ног, чтобы не пропустить ни мгновения. Учитель остановился. Зёльди не издал ни звука.

— Будешь еще непокорным? — тихо спросил Сладек.

— Отвечать! — завопил он, подождав немного, вне себя от гнева.

Зёльди не отвечал.

— Ну, хорошо, сынок, — процедил учитель сквозь зубы, — ну, хорошо, не ответишь сейчас, ответишь потом, мне все равно!

И продолжил наказание. Совершенно рассвирепев, он бил быстрее и быстрее. Удары можно было считать. Этот большой, сильный человек вкладывал в них всю силу, постанывая от напряжения. Устав, он делал паузу и спрашивал задыхающимся, сиплым голосом:

— Будешь еще не слушаться?

Зёльди вновь не ответил.

Учитель вытер лоб и продолжил бить, но медленнее. После каждого удара он делал передышку и каждый раз повторял:

— Будешь еще не слушаться?

Так дошло до десяти-пятнадцати ударов. Наконец, раздался жуткий вопль:

— Не-е-ет!

Учитель положил палку и велел мальчикам садиться. Зёльди с трудом встал, привел в порядок одежду, которая во время потасовки порвалась в нескольких местах, и пошел на место. Лицо и нос у него были сильно испачканы в тех местах, где его прижимали к полу. По курточке текли слезы. Он сплюнул кровью.

Однако учитель вновь его вызвал:

— Разве тебе разрешали садиться? Иди-ка сюда!

Зёльди, опустив голову, пошатываясь, пошел к доске. Сладек потер руки, как после хорошо выполненной работы, и сказал с притворной мягкостью и ласковостью:

— Этот урок, сынок, ты должен хорошенько запомнить и сделать выводы на будущее. Непослушание учителю есть неблагодарность, и поскольку я вижу в тебе склонность к дурному, ты получишь еще пару пощечин.

«Пара пощечин», однако, оказалась бесконечной, потому что учитель вновь распалился и бил Зёльди до тех пор, пока тот в полуобморочном состоянии не стал падать назад. К счастью, он успел опереться на стену, после чего выбежал из класса. Учитель тихо выругался, захлопнул открытую настежь дверь, взошел на кафедру и сел. В классе слышно было, как летит муха.

Когда в тот день я пришел домой, у меня начался жар, я бредил. Меня уложили, а вечером последовал допрос отца. Пришлось рассказать о том, что случилось в школе. Родители назвали Сладека чудовищем, негодяем и решили перевести меня к другому учителю. Через неделю я уже ходил в школу в центре города. Я больше не мог каждый день видеться с малышкой Эммой. У меня болело сердце.

Двадцать пятого октября я прочел в газете о том, что за грабеж и убийство пассажира был повешен извозчик. Приводился подробный отчет о том, как он вел себя в камере смертников и утром у виселицы. В тот день родители говорили об этом повешении за ужином, и отец рассказал о казни, свидетелем которой он стал в двадцатилетнем возрасте.