Мартин Эмис - Деньги

А Селине должно быть особенно тяжело— притом, что, даже проторчав долгие часы у зеркала, в лучшем случае она способна добиться компромисса между недотрогой-школьницей и нимфоманкой с большой дороги: фифти-фифти. И вкусы ее тоже строго аналогичны, честное обещание бордельного ноу-хау и модного нижнего белья. Например, сопровождаю я Селину за покупками, она рассекает себе в драных шортах в обтяжку и футболке, севшей от стирок почти до нуля, или в сарафанчике с оборочками, едва прикрывающем загорелые бедра, или в чем-нибудь кисейно-прозрачном, ну вылитый презерватив, или вообще едва ли не в школьной форме... Мужики пялятся и содрогаются, пялятся и содрогаются. Гнутся в три погибели и разворачиваются в пол-оборота. Зажмуриваются и хватаются за ширинку. А иногда, видя, как я нагоняю подружку-малышку и обнимаю за мускулисто-осиную талию, они смотрят на меня и будто говорят: ведь ты этого так не оставишь, правда? Куда это годится, расхаживать в таком виде. Не тяни, если не ты, то кто же.

Я неоднократно корил Селину за ее вид. Я обращал ее внимание на тесную взаимосвязь между грязными домогательствами и ее летним гардеробом. Она же только смеется. Раскраснелась, довольна. В кабаках и на пьянках я все время вынужден защищать ее честь. Стоит кому-нибудь приложиться к ней, ущипнуть, недвусмысленно подмигнуть — и я опять устало вскидываю свои клешни, все в боевых шрамах. Я говорю ей, что это все из-за того, что она расхаживает, как обложка «Плейбоя». Это ей тоже смешно. Ничего не понимаю. Иногда мне кажется, что она готова торчать как вкопанная перед надвигающейся колесницей Джаггернаута, лишь бы водитель неотрывно пялился на ее буфера.

Кроме грязных домогательств, Селина боится мышей, пауков, собак, поганок, рака, мастэктомии, кружек со щербиной, рассказов о привидениях, галлюцинаций, знамений, гадалок, астрологических прогнозов, глубокой воды, пожаров, наводнений, афтозного стоматита, бедности, молнии, внематочной беременности, склероза, больниц, старости, водить, плавать и летать. Как и ее толстого бледного хахаля, с книжкой Селину не застанешь. Работы у нее больше нет, денег тоже. Ей двадцать девять или тридцать один, максимум тридцать три. Она все тянет и тянет и прекрасно это знает. Но сделать решительный шаг все же придется, и лучше бы поскорее.

Отнюдь не факт, что Алеку следует верить — но Селине верить нельзя ни в коем случае. Весь мой опыт свидетельствует, что с бабами нельзя быть уверенным ни в чем. Ни в чем и никогда. Даже если застанешь ее с поличным — скажем, согнутой в три погибели над спинкой кровати, с хреном твоего лучшего друга в зубах, — ни в чем нельзя быть уверенным. Она будет с негодованием все отрицать. И совершенно искренне. Зажмет хрен в кулаке и, словно в микрофон, скажет, что ты все не так понял.

Черт побери, я не изменял Селине Стрит больше года. Я пытался, честное слово, Но ничего не получалось. Просто потому что не с кем. Их не устраивает то, что я могу предложить. Им подавай заботу, чистосердечие, сочувствие — короче, как раз то, с чем у меня напряженка. Они миновали тот рубеж, когда перепихон обладал самостоятельной ценностью. Селина тоже миновала этот рубеж, давно миновала. Да, раньше она была настоящей боевой подругой, но теперь ей приходится думать о завтрашнем дне. И о деньгах. Ну хватит, Селина. Скажи мне, что это неправда.

Утром за аппаратом пришлось как следует попотеть, что да, то да, а счет какой придет... Оглоушенный кофеином, я походил на лихорадочно дергающуюся заводную куклу, жертва часовых поясов и перепоя. Телефон попался допотопный — с дисковым набором. А пальцы мои были уже до такой степени сбиты и изгрызены, что пуговицы на рубашке обжигали, словно капли расплавленного припоя. В какой-то момент пришлось задействовать левую клешню.

— Ваш номер, пожалуйста, — с вкрадчивой монотонностью гудела телефонистка, и так каждый раз.

— Это опять я, — отвечал я, и снова: — Сто первый номер. Это же я, опять я.

Начал я с собственной квартиры и звонил туда неоднократно. У Селины есть свои ключи, она вечно то там, то здесь... Я поговорил с Манди и Дебби, ее как бы соседками. Я позвонил в ее прежнюю контору. В ее танцкласс. Даже ее гинекологу. Никто не знал, где она. Параллельным курсом я тралил эфир в поисках Алека Ллуэллина. Я поговорил с его женой. С тремя из его подружек. С куратором, у которого он отмечается, пока идет его условный срок. Все без толку. Ну и кошмары лезут в голову в трех тысячах миль от дома.