Георги Господинов - Естественный роман

Это азартная игра, говорил отец. Однако он сам вечерами садился с одним приятелем перекинуться в шестьдесят шесть (мы спали в той же комнате по причине отсутствия другой), а под газетой «Работническо дело» лежали все те же подсунутые бумажки. Мы притворялись спящими, жмурились изо всех сил, старались дышать равномерно, к тому времени мы уже усвоили некоторые приемы. Лежали и жаждали услышать голос отца: ну-с, уже на половину велосипеда набралось. Эти слова должны были разозлить противника, а мы еле сдерживались, чтобы не подпрыгнуть в кровати от радости. Но делали вид, что спим. На кон уже был поставлен велосипед. И это, вместо того чтобы нас расстроить, делало его в наших глазах еще ценнее. И тогда мы решили, что, когда станем Великими картежниками, мы купим отцу «Польский Фиат», новехонький «Фиат». «Польский Фиат» тогда был самой западной машиной на фоне одинаковых «москвичей» и «жигулей», он был длиннее, и фары у него были красивее. Поэтому втайне от родителей днем мы продолжали карабкаться на черешню и готовиться к жизни. Черешня утраченного времени. Самого лучшего нашего времени в этом мире.

С этого момента нас постоянно стали оберегать от потери времени. Я уже учился в средней школе, когда прошел слух, что начинают производство таблеток, в которых будут содержаться всякие там питательные вещества, белки, углеводы и жиры. Эти таблетки должны были заменить нам всевозможные булочки, пончики, баницу, бисквит, пропитанный сиропом, пирожные, шоколадные конфеты, суп с фрикадельками, марципаны, засахаренные яблоки, крем-брюле, карамельки «Му-му» и еще кучу всякой вкуснятины. Не знаю уж почему, больше всех этим таблеткам радовалась наша учительница по эстетике. Наверное, она не любила суп с фрикадельками и крем-брюле. В секретном дневнике тех лет я записал и отметил знаком вопроса следующую мысль: почему учительницы по эстетике такие некрасивые? Через год, все в том же дневнике, я сам себе ответил: чтобы стала заметнее их внутренняя красота! Эта же учительница утверждала, что упомянутые таблетки сделают из человека существо куда более духовное. Вместо того чтобы терять время на завтрак, обед (на первое, второе, третье) и ужин, он сможет слушать музыку, рисовать и писать стихи. Она вычислила, что одна таблетка экономит в среднем три часа в день, а если умножить эту цифру на количество часов, умещающихся в одной средней по продолжительности жизни, то в результате получалось какое-то огромное число, которое я уже не помню. Но помню как сейчас: учительница в своих вычислениях не учла нечто очень важное. К сэкономленному от еды времени надо было добавить и походы в туалет. Этот пропуск казался мне очень странным. Кто знает, может, учительницы по эстетике не испытывают подобных нужд. О своем открытии я решил ей не сообщать. Мне просто хотелось спасти хотя бы это удовольствие — часами просиживать в туалете. Хотя тогда у меня было не так уж мало удовольствий, о чем свидетельствуют два вышеприведенных списка.

Можно я еще чуть-чуть побуду в детстве? Лишь несколько слов о раннем филологизме, об укрощении языка. Как молодой сократик, я придумал следующую словесную ловушку. Отлавливаешь кого-нибудь и проводишь с ним такую беседу:

— Я — это я, ведь так?

— Да, так.

— Ты — это ты.

— Конечно.

— Тогда кто из нас съест говно, ты или я?

Почти все сразу же по инерции отвечали «ты», после чего им сразу напоминали, кто есть «ты». Таких, кто говорил «я», было меньше, но тогда правила сразу же менялись, и тот, кто ответил правильно, снова попадал в неловкое положение. Ловушка действовала безотказно. Я и сам не знал, как можно из нее выпутаться. Моего брата осенило первым. Он нашел неотразимый ответ: «Я съест говно».

Выход скрывался в одной грамматической ошибке.

Вчера ночью мне приснилось одно предложение. Даже не предложение, а фраза — супруга моего детства. Утром я вспомнил всех супруг, которые были в моем детстве, естественно, во главе с моей мамой.

Их набралось не меньше дюжины, и ни одного развода. Никакой боли.

Когда брак себя исчерпал и последний общий сервиз поделен на две части, остается преодолеть еще один дележ — друзей семьи. Каждая семья создает вокруг себя неповторимую среду, некий биоценоз, населенный родственниками, дружественными семьями, время от времени появляющимися знакомыми. У нас с Эммой всегда было слишком много гостей. Она умела их развлекать. Я был особый случай. Когда мне все это надоедало, я шел и закрывался в туалете. Все знали, что это знак, безо всяких обид собирались и уходили, прощаясь со мной через дверь. Когда мы с Эммой развелись, сначала никто не мог в это поверить. Мы были идеальной семьей. Вдруг все как-то от нас отдалились, они не знали, как реагировать. Редкие попытки встречаться только со мной, да и, наверное, с Эммой, заканчивались трагично. Второго всегда не хватало. Как сказал один из наших друзей, это все равно что втроем собраться за партией белота-каре, раздать карты и делать вид, что все игроки на месте. Он был прав. Большинство из них в моем присутствии избегали говорить об Эмме, и это еще больше выводило меня из равновесия. Мне хотелось о ней говорить.