Маркус Зусак - Когда псы плачут

– Я не пойду на ту сторону, – говорю я псу.

Он смотрит на меня, как бы говоря:

– Пойдешь как миленький.

– Смотри, какой он шаткий! – возмущаюсь я, но псу все равно. Он ступает на мост и трусит вперед. Опасливо и я шагаю вслед…

Мост деревянный.

Доски растрескались, а ладони у меня горят оттого, что слишком крепко цепляются за веревку.

Я гляжу вниз.

Внизу, кажется, бездонная пропасть.

И все же шаг за шагом я перехожу ее, иногда опускаясь на четвереньки.

Этот мост – как высказанные слова. И хочешь, и боишься. Боже, я невозможно хочу перейти на ту строну – так же, как я хочу слов. Я хочу, чтобы из моих слов строились прочные мосты, по которым можно спокойно идти. Я хочу, чтобы они поднялись над миром, и я мог бы встать на них и перейти на другую сторону.

Иногда, чтобы построить мост, приходиться пригибаться к земле.

Я думаю, это начало.

Я добрался в тот субботний вечер домой, и мы с Рубом, как всегда, отправились выгуливать Пушка. А с Пушком все было еще хуже, чем обычно. Кашель стал какой-то утробный, будто шел из самых легких.

Я спросил Кита после прогулки, не собирается ли он показать собаку ветеринару.

– Мне кажется, он не шерстью давится, – сказал я.

Ответ Кита был коротким и простым:

– Да, думаю, надо. Вид у него дохловатый.

– Да еще хуже.

– А, с ним такое бывало, – отмахнулся Кит, скорее, для собственного успокоения, – обычно ничего серьезного.

– Ну, скажете нам, что врач, ладно?

– Ага. Ну, пока, приятель.

Я на минуту задумался о собаке. Пушок. Наверное, сколько бы мы с Рубом ни стонали и ни ворчали от него, мы знали: случись с ним что, нам будет его не хватать. Забавно, есть такие вещи, от которых одни неудобства, но ты знаешь, что будешь по ним скучать, если они исчезнут. Пушок, чудо-шпиц, был как раз из таких.

Потом мы с Рубом сидели в гостиной, и я упустил кучу возможностей рассказать ему про нас с Октавией.

«Вот, – говорил я себе, – вот сейчас!»

Но мы всё сидели, а никаких слов так и не прозвучало.

На следующий вечер я отправился в гости к Стиву. Я не заглядывал к нему довольно давно и, можно сказать, даже соскучился. Это трудно точно описать, но я полюбил общество Стива, хотя мы почти не разговаривали. Нет, конечно, разговаривали больше, чем раньше, но все равно в основном молчали.

Дома я застал только Сэл.

– Но он будет с минуты на минуту, – сказала она, не очень-то обрадовавшись. – Не хочешь есть? Пить?

– Не, спасибо.

В тот вечер она явно дала понять, что не особо мне рада, будто ей трудно было даже терпеть меня рядом. У нее получилось такое лицо, будто она стреляет в меня словами. Словами типа:

Ничтожество.

Чмошник несчастный.

Не сомневаюсь, что когда-то, не так уж давно, до того, как мы со Стивом начали друг друга понимать, он, наверное, жаловался этой Сэл, каким двум раздолбаям приходится братом. Пока мы жили все вместе, он смотрел на нас с Рубом свысока. Признаю, мы творили всякие глупости: крали дорожные знаки, дрались, играли на собачьих бегах… Это не очень-то в духе Стива.

Стив пришел минут через десять – и сказал, по-настоящему улыбаясь:

– Привет, давненько не виделись!

Секунду-другую я улыбался в ответ, думая, что это мне, а потом понял: он говорит с Сэл. Последнее время она по работе часто бывала в разъездах. Стив прошел в квартиру и поцеловал Сэл. И тут заметил на диване брата.

– Привет, Кэм.

– Привет, Стив.

Было видно, что им хочется побыть вдвоем, так что, выждав несколько секунд, я поднялся. На кухне их заливал свет, а я стоял в полутемной гостиной.

– Ладно, зайду в другой раз, – скороговоркой просыпал я. И поторопился скорее убраться вон. Сэл выдала мне самый роскошный «Проваливай!»-взгляд, какой я только видел за всю жизнь.

– Не.

Я уже стоял в дверях, когда мне в спину прилетело это слово. Я обернулся – меня догнал Стив. Он с серьезным лицом сказал:

– Тебе не обязательно уходить, Кэм.

А я только посмотрел на брата, сказал: «Не волнуйся», – повернулся и вышел, сам не особо-то переживая. У меня ведь появились другие места, куда пойти.

Было еще довольно рано, так что я решил добежать до станции и успеть на поезд в Хёрствилл. В вагонном окне я увидел свое отражение: волосы уже отросли и топорщились упрямо и вразнобой. Черно было. Угольно-черно в окне, и впервые мне это почти понравилось. Раскачиваясь вместе с вагоном, я вглядывался в себя.