Маркус Зусак - Когда псы плачут

А вокруг нас не стихал тот прежний рокот, он выстраивал стену, отгораживал наш маленький мир от остального большого. Внезапно я понял, что это за звук. Он был ясный, чистый и невероятный.

Это был звук рукоплесканий.

– Что такого в звуке рукоплесканий? – спрашиваю я.

Пес молча рысит вперед, но это меня не смущает. Я рассуждаю вслух.

– Почему он похож на океан, почему словно волнами разбегается над тобой? Почему от него в тебе поднимается прилив?

Я задумываюсь.

Может, дело в том, что это одно из самых благородных применений, какое люди придумали своим ладоням.

В смысле, мы складываем пальцы в кулак. Мы пускаем в ход руки, чтобы обидеть или украсть.

Если же люди хлопают в ладоши, значит, они объединились и приветствуют других людей.

Думаю, это делается затем, чтобы не упустить чего-то важного.

– Они удерживают в ладонях моменты, – тихо говорю я, – для памяти.

Пса это не особо впечатляет, а темнота никнет к земле.

Я закрываю рот и шагаю дальше.

– Это лучший подарок из всех, какие я получала, – сказала Октавия, держа ракушку на вытянутой руке и глядя на меня сквозь дырку. Она еще поцеловала меня: легонько в губы, потом в шею. Прошептала на ухо: – Спасибо, Кэмерон.

Как же мне нравились ее губы, особенно когда на них падало солнце, и она улыбалась мне. Я никогда не видел, чтобы она так улыбалась, когда была с Рубом, и надеялся, что и никому на свете до сих пор так не могла улыбаться. Ничего не поделаешь, надеялся.

Люди ушли, и мы стали собирать накиданные в куртку деньги. Вышло чуть больше пятидесяти шести баксов. А у меня в левом кармане куртки все так же лежали мои слова, с добавлением тех, которые я записал, когда Октавия продолжила играть. Я плотно сжимал их пальцами, стерег их.

– Идем, – позвала Октавия, и мы пошли вдоль берега к мосту. В волнах шныряли тени облаков, как лазы, позабытые солнцем. Девушка рядом со мной все смотрела на ракушку, а пульс у меня, казалось, карабкался по ребрам вверх. Даже замедлившись, он оставался тугим. Мне это нравилось.

Под мостом мы сели, привалившись к стене. Октавия – вытянув ноги, я – подобрав колени к горлу. Я взглянул на нее и заметил, как свет гладит ее кожу и перебирает волосы, упавшие на лицо. У нее были глаза океански-зеленые, как море в пасмурный день, смуглая кожа и улыбка, обнажавшая ровные зубы и немного съезжавшая вправо, когда Октавия открывала рот. Шея гладкая, а на голенях – несколько синяков. Изящные колени и бедра. Мне нравятся женские бедра, бедра Октавии – особенно. Я…

И вот оно снова.

Село между нами.

Молчание.

Только волны шлепали в парапеты набережной, пока я наконец не посмотрел на Октавию и не произнес:

– Знаешь, я хотел…

Пауза.

Долгая пауза.

Октавии хотелось поговорить, я это чувствовал. Я понимал это по ее умоляющим глазам и легкому шевелению губ. Ей до смерти хотелось что-то сказать, но она ждала. Я закончил фразу.

– Я хотел сказать… – Прокашлялся, но голос все равно оставался хриплым. – Спасибо.

– За что?

– За то, что… – Я помялся. – За то, что я тебе нужен.

Октавия подняла голову, и на самый краткий миг ее глаза окунулись в мои, а мои – в ее. Потом пальцами коснулась моего запястья, рука скользнула ниже, сжала мою. А потом она кое-что сказала – сказала твердо.

– Ты был бы мне еще нужнее, если бы немного рассказал, кто ты такой.

Ее слова в одно мгновение раскрыли меня.

Я мог бы притвориться, будто не понимаю, о чем речь, но я знал, что время ожидания истекло. Она ждала бы, я знал это, но никто не может ждать вечно.

И я сказал:

– А что ты хочешь знать?

Она улыбнулась и сказала тихо:

– Мне нравятся твои волосы, Кэмерон. Как они торчат, сколько бы ты их не укладывал. Вот этого ты не можешь спрятать. – Она сглотнула. – А вот все остальное скрыто. Скрыто за твоей размеренной походкой, мятым воротом ветровки и твоей нервной, застенчивой улыбкой. Боже, я люблю эту улыбку, знаешь?

Я повернулся к ней.

– Знаешь? – переспросила она, почти укоризненно.

– Нет.

– Ну так вот, знай, но…

– Что?

– Ты не понимаешь? – Она стиснула мою руку. – Я хочу больше. – Суровая полуулыбка пробилась в ее взгляде. – Я хочу тебя знать, Кэмерон.

Тут я вновь услышал голос воды.

Она подымается.

Бьется в стену и ныряет обратно.

Наконец я кивнул.

– Ладно, – ответил я. Шепотом. Почти без голоса.

– Единственная трудность в том, – помолчав, продолжила она, – что тебе надо будет мне рассказать. Придется говорить. – Она вгляделась мне в лицо, высматривая, что я скажу или что сделаю.