Ларс Кристенсен - Полубрат

Болетта пошла в кухню варить кофе. Арнесен выпрямился. — Пока сумма немного не набирается. Война всё поставила с ног на голову, — сказал он. Пра съёжилась в улыбку. — Да уж, чем дешевле человеческая жизнь, тем дороже премия. Так ведь? — Арнесен не стал улыбаться. — Дело, очевидно, в том, что ценность некоторых вещей не измеряется в кронах и эре, фру Эбсен. — Болтовня! Считай лучше свои деньги. На это ты мастер!

Арнесен собрался было ответить, но передумал. Лишь в отместку потащил свой кофр, который никогда ни упускал из виду, с собой в гостиную. Куда бы Арнесен ни приходил, везде его угощали, то ли совестясь, то ли подхалимничая. Наверно, они думали, что их жизнь у него в руках. Он медленно шёл вдоль книжных полок и вёл пальцем по кожаным корешкам, но глазами обшаривал комнату: диван в гостиной, разложенный для спанья, стакан «Малаги», пасьянс. Палец задержался на широком зазоре между книгами, откуда поднялась пыль. Тут Арнесен снова улыбнулся. — Хорошо бы его расстрелять, — протянул он. Потом сел на мягкий стул спиной к буфету. Старуха перегнулась через стол: — Кого хорошо бы расстрелять? — Гамсуна. Предателя. — Писателя? — Писателя-предателя. — Старуха откинулась на спинку дивана. — Лично я предпочитаю читать Йоханнеса В. Йенсена, — сообщила она.

Болетта принесла поднос с кофе и молочным шоколадом. Арнесен немедленно отломил от плитки кусок и положил его в рот, а в кофе — четыре ложки сахара. Старуха пошла прочь из комнаты, но Болетта остановила её. — Как вы пережили «Грини»? — спросила она. Арнесен закрыл глаза и сглотнул. — Хуже всего пришлось моей жене. Ждать в неизвестности и страхе. — Арнесен снова смотрел прямо, а голос он прочистил шоколадом. — Но она выдержала. Женщины оказались сильнее, чем думают мужчины. По крайней мере, этой мудрости война нас научила.

Он стрельнул глазами поверх чашки. Болетта подлила ему кофе. Пра звучно вздохнула: — От привилегии ждать мы бы отказались более чем охотно. — Но Арнесен уже не слушал. Он ещё раз обвёл взглядом всю комнату и сказал: — Она меньше, да? — Болетта поставила кофейник: — Меньше, чем что? — Чем квартиры на той стороне дома. — Пра выхватила у Арнесена из-под руки последний кусочек шоколада. — Может, там они и больше, — сказала она. — Но здесь солнечнее. — Не знаю, не уверен. У нас балкон на южную сторону. — Обе женщины подались вперёд: — У нас? — Арнесен растаял в улыбке и взмахнул рукой, точно давая знак оркестру. — Я въезжаю в квартиру, что углом выходит на Юнаса Рейнса. Ту, где жила эта несчастная еврейская семья.

Старуха встала. Волосы опали на плечи. — Господин Арнесен хочет сказать, что мы стали соседями? — Он приподнял чашку двумя пальцами и озирался в поисках добавки сахара. — Мы должны были перебраться ещё до лета. Но жене хочется сначала всё доделать. Знаете, как это бывает? — Арнесен углядел сахарницу, положил ещё две ложки в кофе, вытянул губы и медленно отхлебнул кофе. Старуха всё стояла. Её трясло. — Нет, мы не знаем, как это бывает, — отчеканила она громко. — И как? — Он беззвучно поставил чашку, понизил голос и прошелестел доверительно: — Пианино, десертные ложечки и гладильная доска. Да ещё колыбелька. То, что делает дом домом. Жена ждёт нашего первенца. После всех этих лет. — Принести ещё сахара? — спросила Пра. Арнесен поднял на неё глаза: — Нет, спасибо. Я напился.

Болетта схватилась за стол. — А точно, что они не вернутся? — прошептала она. — Кто? — Штейнеры. Рахиль. Их девочка. — Арнесен вздрогнул, будто его ударило кофейной ложечкой. Положил её на блюдце. Потом откинулся на спинку и надулся почти обиженно. — Естественно, не вернутся. Они сгинули там. Это всем известно. Мы даже не смогли никому выплатить страховку. К сожалению.

Пра отвернулась от Арнесена, вольготно рассевшегося на стуле с горестной улыбкой, и углядела Веру, которая неожиданно выросла у двери спальни и таращилась на них. Старуха заметила Веру в тот миг, когда она спрятала лицо в ладонях и между пальцами потекла кровь, Вера осела на пол, Болетта с Арнесеном тоже обернулись и увидели её и кровь у неё изо рта. Арнесен опрокинул чашку и сахарницу, Болетта прыжком метнулась к дочери, и во второй раз за мирное время Пра пришлось вызванивать доктора Шульца с Бишлета. Арнесен так и стоял у стула, не в силах отвести глаз от Веры, от ничего не скрывающей ночнушки, от крови, толчками выбулькивающейся изо рта, от того, о чём он теперь, обходя клиентов, должен помалкивать, хотя кто же может обещать, что, если на него станут наседать, он не проронит ненароком пары слов о том, как Вера билась на полу в судорогах и заговаривалась, зажимая руками полный крови рот. И те, кто выслушивали его признания, домоуправ Банг, например, тут же навостряли уши и спрашивали: — И что она сказала? Назвала кого-то? — Тогда Арнесен начинал набивать себе цену ложью и держал безмолвную паузу до тех пор, пока и у него, и у слушателей не лопалось терпение. Я услышал эту историю много лет спустя, когда однажды вернулся рано из школы и, сокращая путь, пошёл через подвал, где была постирочная. Домоуправ Банг стоял у сушилок и развлекал женщин историями из жизни дома, потому что он давно присвоил эти истории себе, перенизав россказни на новый лад. — Весь рот был у неё в крови, в пузырящейся кровавой пене, она колотила кулаками и была как обезумевший зверь. — Но что она сказала? Имя она назвала? — горела нетерпением публика. Но и домоуправ не мог дать ответа на этот вопрос.