Ларс Кристенсен - Полубрат

Вера сиганула вниз по лестнице. Грузчики проводили её удивлёнными взглядами. На улице стоял грузовик рядом была составлена мебель. Домоуправ Банг в чёрном костюме беседовал с дамой в светлых перчатках и с зелёным пером на шляпе. Вера видела её впервые. Даме далеко за тридцать, и она в положении: пальто барабаном натянулось на животе, который она несла, клином выставив вперёд, да ещё для верности заложив руки за спину, демонстрируя всей улице безоговорочную полноту своей беременности. Вера уставилась на барыню. В конце концов дама почувствовала неловкость, указала на неё Бангу, тот обернулся и обнаружил на лестнице Веру. И захромал к ней, улыбаясь и качая головой одновременно. Из подъезда вышли грузчики. Вера припустила бегом, она кинулась за угол, и пока бежала, думала, что просто Рахиль переехала, в другую квартиру, поменьше, наверно, такая огромная, с комнатой для прислуги, им не по карману после всего, что случилось. Уцепившись за эту мысль, она прокручивала её в голове раз за разом. Чтобы снова попасть во двор и к чёрной лестнице, она пошла через подвал. Всё будет как раньше, твердила она, всё будет как раньше, эти слова жили в ней, весомые и осязаемые, она видела их, чувствовала, но вслух произнести не могла, вслух она не могла поговорить хотя бы с собой, словно теперь немота по собственному почину взяла её в плен. Вера поднялась в квартиру. Никого ещё не было. Она прошла в ванную, разделась, достала ножницы и сунула их в рот. Сжав ручки ножниц обеими руками, она вдавливает остриё в язык, зажмуривается и — боль, но тоже безгласая, ещё одно наречие, на котором говорят молча, крик потонул где-то глубоко внутри неё. Она чувствует, как лезвие входит в податливую мякоть языка и кровь заливает рот. Тогда она достаёт чистую прокладку, пропитывает её в крови, кладёт в корзину с грязным бельём, смывает кровь в раковине и на полу, вставляет новую повязку между ног, идёт в спальню и ложится. Вера улыбалась. Рот перестал быть чужим. Она обратила его в своего, в свойского. Язык разбух во весь рот. Так, с кровью порядок, думает она. Хватит на все месяцы. Пришла Болетта. Вера услышала, как она захлопнула за собой дверь и прошагала через всю квартиру на балкончик. Тут же вернулась и заглянула к Вере, которая притворилась спящей. Хотя мать ей было видно, точно веки сделались прозрачными. Болетта держала в руке датский флаг, она была бледная и разгневанная. Бесшумно обошла кровать, взяла «Руководство сотрудника Центрального телеграфа», которое лежало на её ночном столике, и села в гостиной читать его, услышала Вера. Болетта зачитывала себе вслух, как исчисляются тарифы и как работает экспедиция, было похоже, что только на слух она в состоянии всё это понять. Чтение звучало как поношение. Но было похоже на жалобную мольбу. Расчёт слов. Одним словом в связном языке считается слово длиной не более пятнадцати знаков, а в кодированных и цифровых телеграммах слово или группа знаков размером не более пяти букв или цифр. Противоречащие языку слияния слов не допускаются. Названия административных единиц, площадей, улиц, равно как и морских судов, могут писаться слитно и засчитываться за одно слово при количестве знаков не более пятнадцати. Вера слышала каждое слово, а Болетта перечитывала их раз за разом. В этом тексте, в его строе, названиях было нечто угрожающее, похожее на войну. Кодированная телеграмма, похоронная телеграмма, радиотелеграмма. Единственное, что звучало по-человечески, это поздравительная телеграмма. Посылается на норвежские, шведские, датские и исландские станции, а также североирландские и английские, за дополнительную плату в размере пятьдесят эре вручается также на праздничном бланке. Под этот бубнеж Вера погружается в фантазии о том, как к ним в дверь стучится почтальон в форме, например, голубой, да, точно, в голубой униформе с блестящими пуговицами, он добрый вестник — гадости не его профиль, и телеграмма на праздничном бланке за дополнителытую плату в размере пятьдесят эре волшебным образом всё меняет, превращает плохое в хорошее. Это мог быть привет от Рахили, где она коротко, чтоб не тратить слишком много, сообщает, что скоро вернётся домой. Или кто-то нашёл Вильхельма во льдах и снегах, и теперь у Пра появится могилка, куда можно пойти поклониться. Или просто короткий текст: «Всё, что было, тебе приснилось». Но в дверях не почтальон, а Пра, она тоже шваркает дверью и с ходу начинает скандалить: — Где мой флаг? Мой датский флаг где?! — Вера слышит, что Болетта страшно медленно закрывает книгу и встаёт. — Я убрала его, мама. Ты позоришь нас перед всем городом. — Старуха топает ногой: — Что за чушь! Король Хокон датчанин! — Теперь Болеттина очередь срываться на крик. Вера натягивает на голову одеяло, едва сдерживая смех. — Король Хокон норвежец! И не смей говорить ничего другого! — Да, он король Норвегии. Но для меня он датский принц! С какой стати мне запрещают держать датский крест в собственном цветочном горшке? — Я отказываюсь дальше это выслушивать! — Старуха вздыхает: — Это ты из-за этого талмуда яришься. У тебя в голове только тире да точки. — Теперь Болетта топает ногой, а может, они вместе топают, продолжая переругиваться. — И ты оставила Веру одну дома. У тебя совсем мозгов нет, ведьма старая!