Андрей Меркин - Записки «лесника»

Культовый фильм Стенли Кубрика «Спартак» я видел раз десять, поэтому без труда признал Гладиатора.

В левой руке щит и лёгкий дротик.

На щите надпись на русском:

– Смерть врагам!

Тут Данилович каа-аак замахнулся мечом… и чик прямо мне по голове.

И ещё метнул дротик, прямо в солнечное сплетение.

Меня подбросило на кровати метра на два и я вынырнул из небытия, мокрый, как мышь.

Холодный пот ручьями стекал на одеяло, надпись «Хилтон» хитро подмигнула и сделала мне «козу».

Вот тут явление третье.

Гляжу, а Дмитрий тоже сидит на кровати – щщи перекошены от страха, вокруг него всё мокро.

– Что это было?

– Ты тоже это видел? – говорю я…

– Откуда тут этот Спартак? – лопочет Дмитрий и в страхе начинает заглядывать под кровать.

Снова вызываем портье и рассказываем ему всю эту историю.

Он ничуть не удивился, а с лёгкой улыбкой поведал нам:

– В этом самом номере пару лет назад жил… Майкл Дуглас – уже тогда плотно подсевший на кокаин.

– Все видели, как к нему приезжал отец, и они сильно ругались.

– После одного скандала Данилович с криками и проклятьями выбежал из номера, на что сынок даже не среагировал.

– С тех самых пор всё и началось, – закончил портье…

– Что началось, – спросили мы.

Но и так было понятно – пить надо меньше. И париться в сауне тоже, ага.

Про Гладиатора оба решили стыдливо молчать, чтобы не прослыть сумасшедшими, даже в глазах друг друга.

Пришли в себя мы не скоро, смотрим – а время-то всего ничего, нет ещё и семи вечера.

То есть пить и париться мы начали ещё днём.

Ничего себе!

Тут мудрый и опытный Дмитрий говорит:

– Чтобы покорить девушку – надо её удивить.

– Иди, пригласи Наталью в сауну, а я так и быть, «займу» её подругу у неё в номере.

Когда Наталья увидела люкс с сауной, то изумилась не меньше чем я утром на заселенье.

Как опытный «банщик» включил сауну, камушки нагрелись,…и мы ушли париться.

– Остальное дело техники – как говорил Лёлик.

Всё у нас славно вышло, хоть и трусил я не по-детски – ещё бы, такая дама!

Уже вечером, одеваясь возле зеркала, Наталья спросила:

– А что это за штукатурка на полу?

Я посмотрел на пол и увидел белую, как снег штукатурку и лёгкий гладиаторский дротик, прямо у себя под кроватью.

Мне стало плохо, я упал в объятия Натальи.

На другое утро мы улетали в Москву, комитетчик не отходил от меня.

Пришлось его успокоить, что расставание с Родиной не входит в мои планы.

Это я, конечно, погорячился.

В следующий раз попал в Хельсинки только через двадцать лет.

Первая в стране барахолка открылась в Туле в начале восьмидесятых годов. Официально там можно было продавать только старые вещи.

Те, кто на свой страх и риск продавал новые тряпки, могли запросто получить срок за спекуляцию.

Местные менты никого не щадили и несколько знакомых из Москвы схлопотали срок по статье.

Но мы пошли не таким путём, следуя ленинским заветам.

Набирали на комиссию старых шмоток, где только можно и нельзя.

Набиралось несколько сумок и чемодан в придачу. Затем брали водителя с машиной и таких же, как я спекулянтов поношенным тряпьём и неудобоваримым хламом.

Продать там можно было абсолютно всё.

Уже с четырёх утра начинали ходить люди с фонариками, которые пытливо заглядывали в твои сумки и спрашивали:

– Чем порадуешь, мил человек?

А радовать было чем…

На многочисленных столах и полатях рынка были выложены живописные кучки… ржавых гвоздей и заскорузлых шурупов.

Рядом, как на выставке, лежали кучки из ношенных бюстгальтеров и стираных женских трусов «с начёсом».

Весь этот эксклюзивный товар, как ни странно, находил своего покупателя.

Подозрительного вида старьёвщики и старьевщицы сгружали всё это добро в свои бездонные сумки и растворялись в утреннем морозце, как английские приведения из старинных замков.

Казалось, что мир перевернулся, и такое гавно не может быть никому нужно.

Но нет!

Всё это уходило на благо дальнейшей переработки и всплывало частями в совершенно неожиданных вариантах ширпотреба и подпольной тогда ещё кооперации.

Но не трусами едиными и ржавыми гвоздями, дорогие друзья!

Ношеные джинсы и свитера, особенно с заграничными этикетками, сапоги женские, ботинки «прощай, молодость», шапки из бедных животных, потёртые на лбу и возле ушей – всё это было бомбовым товаром и долго не залёживалось на грязных деревянных столах.