Хюго Клаус - Избранное - Сборник

— Куда мы идем? — спросил учитель.

— Да тише вы! — тявкнул мальчик.

Учитель прижался к порталу, затем оттолкнулся и стартовал со всех ног вдоль ограды кладбища, по аллее, обсаженной кипарисами, затем по оврагу, пахнущему аммиаком, по гравию вдоль железной дороги, к его удивлению и радости, мальчик легко поспевал за ним, бежал рядом и дышал носом. За ними, разорвав густые сумерки, разорвав ночь, взвыла сирена, послышались топот и голоса преследователей, крики.

Учитель хотел вначале бежать вдоль железной дороги и нагнулся, когда мальчик пробормотал ему что-то, но возле шлагбаума повернул следом за мелькающими ногами Верзеле и помчался мимо домика путевого обходчика, он дышал равномерно, в такт сопению впереди него, в горле у него пересохло, в ушах звенело, однако он ощущал какой-то ритм в своем беге, они добежали до проселочной дороги с большим отрывом. Время от времени он неловко ступал на ногу, и тогда лодыжку пронзала острая боль. Медно переливаясь, покачивалась рожь, они врезались в гущу колосьев, окруженные облаком мух. За ними, далеко позади, по полю рассыпались преследователи. Учитель полагал, что футболисты скоро догонят их, и он — в это мгновение — упрекнул себя за то, что много лет назад не послушал Элизабет, когда она настаивала на маленьком «рено», но преследователи потеряли их след и заспорили, какую избрать тактику, потом они выстроились длинной дугой, шипы их силуэтов вонзились в горизонт, и они двинулись вперед, топча рожь.

В небе проступила скорлупа луны, осветившей ландшафт с копошащимися на поле людьми, пленников, ждавших нападения со всех сторон. Вдруг что-то оборвалось, учитель вынужден был остановиться. Мальчик вернулся, выругался.

— Селезенка.

Учитель хватал ртом воздух, его вырвало желчью.

— Черт побери! — крикнул мальчик. Он дернул его за руку вниз, в самую гущу колосьев. Впереди просигналила машина, два долгих, два-три коротких гудка, в ответ зазвучали отрывистые сиплые приказы по-немецки. На западе, над низкой неровной линией колосьев возникли — когда учитель высунул из них свою раскалывающуюся от боли голову — силуэты, люди, пригнувшись, бежали вперед. Приказы на немецком были хорошо понятны. На том месте, где мальчик лежал рядом с ним на тощем ложе из помятых стеблей, учитель встал на колени и двумя пальцами заткнул уши, но новый звук вбуравливался в мозг. У солдат, шедших с запада, слева от него, были собаки, исходя лаем, они рвались с поводков. Какую безучастность хранила земля. Воздух отступал под натиском лая и человечьих голосов, подзадоривавших собак. И поднялся ужасный ветер, наполнивший неистовством колосья, он прошелся по полям, впадинам между холмами, кронами деревьев, вспенил волны на далеком побережье.

Учитель вспомнил, что, когда они пробегали мимо домика путевого обходчика, ставни были открыты, и, пробегая мимо окна, он увидел в комнате две женские фигуры в свете керосиновой лампы, они склонились над кроватью, в которой лежал не то ребенок, не то карлик, свечи на ночном столике освещали горбатившийся грязный саван, и он подумал: мертвого не поднимет этот святотатственный плач собак и солдат, раздирающий мир на части. Псы приближались, тщательно прочесывая каждый свой участок, расстояние между ними становилось все меньше. Тело учителя окатило жаркой волной, и он скинул с себя пиджак, расстегнул браслет часов и положил их на скомканный пиджак, расстегнул брючный ремень, стащил с себя брюки, сбросил промокшие ботинки, сорвал рубашку, отшвырнул в сторону трусы, выпрямился и пошел по волнующемуся колосьями полю туда, где, по его мнению, находился мальчик, и тут же наткнулся на первый форпост — тихого мужчину в толстом коричневом твидовом костюме, который молча стоял и ждал, упершись в бока руками. Учитель подошел к нему почти вплотную, полный безмерного удивления. Мужчина нагнулся и схватил учителя двумя необычайно длинными и крепкими руками, замкнувшимися в замок, — так иногда во сне ученик пансиона обнимает подушку.

(Ноябрь.)

Кто это стоит и разговаривает с непотребной бабой, которая должна носить мне ужин, но последние дни жужжит у меня над ухом и не хочет приносить мне сегодняшнюю газету? Кто? Сначала я подумал: это Корнейл ее инструктирует, но теперь я знаю, что это не кто иной, как Боггер, этот дерьмовый портье, который сидит при входе в отель, где я жил, когда был учителем. Это не так уж и удивительно, потому что отель находится совсем рядом. Отсюда надо пройти восемь домов налево, потом за угол, выходишь на дамбу, идешь по ней, а дальше поворот, который ведет в северную часть города, в общем, получается восемь улиц и площадь после этой улицы, слева, если идти отсюда, прямо напротив Памятника Погибшим Морякам, не ошибешься, там он и стоит, горбатый и зубчатый, покрытый известью торт с зелеными балконами — отель «Титаник», где портье притворялся, будто протирает стекло, отделяющее холл от ресторана, когда я выходил из отеля. Теперь он тарахтит и кудахчет в трех с половиной метрах от моего правого плеча! Этот тип, бежавший из Северной Франции или от французской границы, потому что вылезло на свет его жульничество с ликерами или духами, и тогда его приютила в «Титанике» Принцесса Рыб.