Хюго Клаус - Избранное - Сборник

— Тебе здесь плохо? Ну скажи. Тогда мы уйдем. Хочешь, я отвезу тебя домой? Обещаю тебе. Клянусь честью. Нет, я нигде не буду останавливаться по дороге. Почему ты не хочешь назвать мне свое имя? Меня зовут Алберт. Фамилии я тебе не скажу, на то он и бал-маскарад. Паскаль? Доминик? Катрин? Нет? Ладно, не говори, я и так знаю. И даже очень хорошо. Нет, ты меня не проведешь. Конечно же, я оплачу твое шампанское.

Что? На «дороже» я не согласен. Нет уж. Раз договорились, значит, договорились. Тысяча франков так тысяча франков. И ни одного франка больше. Вот банкнота в тысячу франков. Не хочешь? Как хочешь.

Ну, ну. Не валяй дурака. Это же так, плевое дело, а ты сразу получишь тысячу франков. Мы же, черт побери, на бале-маскараде. Честное слово, я тут же привезу тебя назад, не успеет и петух прокукарекать. Только четверть часика. Идет? Привет горячий, ищи себе другого идиота. Сначала наобещаем, а потом, прошу пардону, мы, видите ли, передумали. Что? Три тысячи франков? Послушай, у тебя с головой все в порядке? Таких денег не платил еще никто в Бельгии, будь он даже шах персидский.

Только не думай, что я тебя не знаю. Еще как знаю, кисонька! Везде и всегда, черт подери, одно и то же. Ладно, не будем мелочиться, еще пятьсот франков. Мало? Ну ты даешь. Я знаю тебя, слышишь ты? У тебя самые красивые глаза на свете. И такой костюм… Жидовская морда? Я? Ну, приехали! Нет, вы только послушайте!

Придворный (теперь он более развязен, в своей привычной манере. Пальцы-лопатки крепко сжимают руль. Перед нами простирается дорога, незаметно вливающаяся в море, которое утюжит катер с зажженными огнями. В машине играет радио, мотор недружелюбно бурчит. Флаги развеваются). Он говорит:

— Интересно, что она себе думает, кто перед ней? Тысяча пятьсот франков, такого нигде не платят. Интересное кино, неужто ради этого я приперся на Бал Мертвой Крысы?

Но, во всяком случае, у меня ее манто, и черта едва она его теперь получит. Может, хоть это научит ее уму-разуму. Ты же сам слышал, друг, что она назвала меня жидом. Вот и хорошо. Раз я жид, пусть распростится со своими мехами. Если б мне такое сказал мужчина, я б его пришиб на месте. Такой дрянной слушок повсюду разнесется, не успеешь рюмку опрокинуть. А в моей коммерции этого ни-ни. Может, и хорошо быть евреем в каком-нибудь другом деле, но не в автомобильном бизнесе. Тедди Мартенс — еврей, и слышать больше ничего не желаем! Вон она идет, сука!

Это ж надо было мне налететь на нее. Говорят, она никуда больше не выходит. Иногда ездит развеяться в Брюссель. А я-то еще подыгрывал ей в этом надувательстве. У меня ведь все время вертелось на языке: «Скажи, а ты, случаем, не забыла Тедди Мартенса, который был с Граббе на войне? С которым Граббе до утра играл в „дурака“?» Но если у тебя горит и припекает, ты такого не скажешь, да еще на бале-маскараде, а потом — либо ты джентльмен, либо ты не джентльмен.

Мог ли я себе такое представить? Тедди Мартенс — это имя в автомобильном бизнесе. Вот тебе новый «бьюик». Колесная основа, как у четырехцилиндрового «темпеста». Головки цилиндров алюминиевые, а оболочка из литого чугуна. Сто пятьдесят лошадиных сил. Ну, конечно, расход…

Смотри-ка, она идет наугад. Сама не знает куда. Если эта мадемуазель думает, что я вылезу из машины, она глубоко ошибается. Черт подери, пусть усвоит на будущее. Как тебе ее попочка?

Скоро она заработает пневмонию. Ты видел ее глаза, дружище? Пурпур! Такие глаза, менеер, они из металла, металла чистого литья, они смотрят сквозь тебя. И нисколько не изменились за все эти годы. Безумная, как юла. Но куда же она?

Я больше не выдержу. Ты только посмотри на ее попочку, парень. Слушай, она что, идет прямо в море? Молчи. Я сам знаю. Только молчи. Не говори ничего. Сука…

Ни одно созвездие не бывает полным. Или полностью видимым. Их нельзя восстановить в первоначальном порядке. Подобно тому как звезды упорядочиваются на картах Цыганки, их нельзя отыскать снова, никогда.

За перилами сразу начиналось небо, дамбу отгораживали от него зеленые столбики со светящимися кружками, мачты спортивных площадок, две укрепленные на штативах подзорные трубы, через одну из которых, по слухам, фюрер однажды смотрел на Англию, просто забавы ради (старомодное, заразное слово). Он опустил пять франков в магическую щель и, обретя зоркость, увидел Англию.

Безлуние. Бахромчатый свет ломается о пенные гребни. В пейзаже неба и стремящихся к точке пересечения чешуйчатых спин четырех или пяти пирсов движется ее фигура, прорезая дыру в пейзажном пространстве. Ее плечи покачиваются, ноги ищут опоры в мокром песке, сужающейся дорогой перед нею в черную воду уходит пирс. Разорванной блестящей бумагой воздух касается ее волос, освещая спину и всю ее фигуру («сука в блестках»!).