Хюго Клаус - Избранное - Сборник

Д ж е к к и. Подожди-ка. (Берет со стола колбасу и вторую половину курицы.)

Госпожа Тристан. Дохлые крысы в моем доме! И ты позволяешь такое говорить, Стефан?

Джекки передает колбасу и курицу Рафаэлю.

Рафаэль (жадно ест). Уже проходит. (Вздыхает.) Поэт должен питаться, Стефан, никуда не денешься. У меня постоянное чувство голода. К жизни, к красоте, к еде — ко всему. Это мрачное наследство, полученное от моих родителей, которые, как ты, наверно, знаешь, погибли во время бомбардировки Роттердама. Больше я их никогда не видел, но голод они оставили мне в наследство. Я должен есть, иначе сломаюсь. Конечно, кое-кто хочет, чтобы я сломался, не выдержал и, растоптанный, лизал чужие подметки, но… (Засыпает.)

Госпожа Тристан. Ах, бедняжка! Какой ужас! Простите меня, я не хотела.

Джекки. Да он просто пьян. Его мгновенно развозит.

Рафаэль храпит.

Стефан. Значит, он сирота. Как я. Ничего удивительного. Иногда мне кажется, что нам, сиротам, присуща какая-то особая чувствительность, она у нас в крови. Мы должны твердо стоять на собственных ногах. Отсутствие родителей обостряет наши ощущения, нас оттачивает самый лучший камень, имя которому одиночество.

Рафаэль (с закрытыми глазами). Хорошо сказано, приятель, полное одиночество.

Джекки. Мне нравится, как ты говоришь.

Госпожа Тристан (ехидно). Это потому, что вы здесь. Обычно он ничего не говорит.

Стефан. Мне так одиноко, Джекки, что я не могу выразить. У нас здесь живет старик, который любит чудить, и я должен приспосабливаться к его причудам, потому что он мой приемный отец. А еще здесь есть госпожа Тристан, которая заботится обо мне, ничего не могу сказать. Но порой приходит мысль: ну чем я здесь занят каждый день с двумя стариками? Мне же двадцать пять, а что делают другие двадцатилетние? Вот я читаю Франсуазу Саган [197] Франсуаза Саган (род. 1935) — французская писательница, написавшая свой первый роман, «Здравствуй, грусть!» (1954), в девятнадцать лет и сразу ставшая кумиром европейской молодежи 50-х годов. Ее первые книги выразили умонастроения послевоенной молодежи, утратившей интерес к политике, не удовлетворенной окружающей жизнью. или заглядываю в стихи Рафаэля, и все-таки мне не хватает… (Запинается.) Каждый день я прихожу из банка и пытаюсь писать стихи, но я должен играть в шахматы с господином Баарсом, чтобы оттачивать свой интеллект, или идти с ним в кино, потому что, как он считает, это придаст моим стихам эпический настрой… (Запинается.)

Джекки. Мы тебе поможем.

Рафаэль (с закрытыми глазами). Можешь рассчитывать на нас, приятель.

Стефан. И то, что он называет меня «приятель», — мелочь, конечно, но как трогательно, как человечно, — просто не выразить словами…

Госпожа Тристан. Если тебе у нас так плохо, надо было раньше сказать. Выглядел ты вполне счастливым, весело насвистывал по утрам.

Стефан. Но вот здесь, внутри… ( Показывает на сердце.)

Рафаэль. Отлично понимаю тебя, приятель. С этой особой каши не сваришь.

Стефан ( словно его прорвало) . Теперь я знаю, что все живут под стеклянным колпаком и это продолжается семьдесят лет. Но почему нельзя сказать об этом во всеуслышание?

Рафаэль. Этот юноша поэт, я чувствую. ( Выпрямляется, у него пересохло во рту.) Ну где же Мол? Теперь, когда я услышал этот крик души, Стефан, мне легче сказать тебе то, что я хотел. Слушай. Если ты хочешь, чтобы на ближайшем заседании комиссии «Федона» я дал тебе высокую оценку, ты должен сделать взнос в фонд «Отверженных», как мы их называем. Отверженные — это великие мастера, виртуозы, которые из-за своего величия обречены на одиночество, всеми покинуты, терпят унижение и нужду. А твои высказывания доказывают твое сочувственное отношение к одиночеству, к духовным и материальным нуждам. Конечно, ты можешь сказать: я такой же великий, как любой из них, и тоже не имею опоры в жизни. Милый мой, если бы это было так, я бы немедленно от имени фонда перевел деньги на твой счет. Но это не так. У тебя есть опора, потому что ты становишься членом известного кружка «Федон». Понимаешь?

Госпожа Тристан (видя, что Стефан нерешительно кивает). Сколько он должен заплатить за это?

Рафаэль (великодушно). Пусть он сам определит сумму.

Госпожа Тристан. Знаете, Проспер ван Вейдендале никогда ничего на платил. Всегда платили ему. Он только получал. Даже если бы его жена не держала меховой магазин, он мог бы жить за счет своих произведений.