Хюго Клаус - Избранное - Сборник

Сосед наверху стучит палкой в потолок. На минуту воцаряется тишина. Мать и дочь переводят дух. Короткое перемирие. Когда Андреа начинает говорить, голос у нее срывается. Она откашливается и продолжает, теперь голос ее звучит тише и пронзительнее.

Андреа. Вы с папой оскорбляете меня. Это так называемое счастье, которое вы уготовили Томасу, — самая настоящая низость и подлость, и знайте: вы от этого счастливее не станете. А меня вы ненавидите, потому что я мешаю вам закатить пышную свадьбу с колоколами и органом в церкви: невеста вся в белом, а Томас тыкается между вами, как теленок. Вы ненавидите меня, потому что я не позволю вам высосать из него все соки, не позволю вам медленно убивать его, не дам ему истечь кровью в окружении счастливых и довольных родных. (Тихим, проникновенным голосом.) Ты видишь, мама, я не прошу, чтобы ты любила меня, да и какая уж тут любовь, я только об одном прошу… ну пожалуйста, иначе случится непоправимое, ты ведь все понимаешь, мама, не настолько же ты слепа и бесчувственна.

Мать. Иди к себе в комнату, ложись спать.

Хилда. Я не желаю больше выслушивать подобные вещи, тетя. Как она смеет говорить мне это в лицо! Никогда в жизни меня так не оскорбляли. Я хочу уйти отсюда, тетя, я хочу поскорее вернуться домой, к маме, я расскажу ей все. О, такого я не ожидала…

Мать (грубо, обращаясь к Андреа). А ну, быстро в свою комнату, ты…

Андреа (уходит, но в дверях останавливается и кричит). Убирайся восвояси, беги к своей мамочке, там твое место. Две старухи! Пусть на тебе женится какой-нибудь деревенский увалень — молочник или кто-нибудь из твоих слуг, кому работать надоело. Давай, давай, беги за ним, пока не поздно. (Стремительно взбегает по ступенькам и скрывается в своей комнатке.)

Мать запирает дверь в гостиной.

Хилда. О, тетя, тетя!

Мать. Не расстраивайся, детка, больше это никогда не повторится, обещаю тебе, что ты в первый и в последний раз в моем доме слышишь такие ужасные вещи.

Хилда. О, ничего подобного я даже представить себе не могла. Я так хорошо думала обо всех вас и не предполагала, что стану причиной раздора в вашем доме, что Томас сбежит от меня, как от прокаженной, что меня обвинят… Я хочу уйти отсюда, тетя, и как можно скорее.

Мать. Подожди, детка, подожди. (Опускается на кушетку.) Послушай, Хилда, я больше не могу от тебя это скрывать: я солгала тебе. На нашей семье лежит проклятье.

Хилда. Я это поняла.

Мать. Я сама хотела бы уехать подальше отсюда, снять небольшой домик где-нибудь в деревне, с садиком и лужайкой, где так приятно посидеть вечерком. Но ничего не выйдет. Ведь мы не платим за жилье, Генри может жить в этом доме по милости Музыкального общества до конца своих дней. И потом, в деревне мое пособие по безработице будет намного меньше. Вот и приходится, как последним нищим, жить в городе, где нас знавали в лучшие времена. Мы могли быть счастливы, если бы примирились со своей судьбой, удовольствовались тем, что имеем, но ничего не выходит, по правде говоря, я и сама не знаю, почему. Иной раз я спрашиваю себя: «Почему мы несчастливы?» Потому что мы носим в себе все свои несчастья, Хилда, потому что мы притягиваем беду. Как все люди наделены определенным цветом волос, так мы наделены несчастьями, думаю я иногда.

Хилда. Ну что вы, тетя.

Мать. Ты еще слишком молода, детка, тебе этого не понять.

Хилда. Как же это? Ведь у вас была такая благополучная семья.

Мать. Да и раньше было то же самое, просто мы не осознавали этого. Однако все было именно так.

Хилда. Ах!

Мать. И вот мы сидим здесь взаперти, и нет у нас никакого выхода. Мы ведь даже носа на улицу не высовываем, один Томас время от времени убегает куда-то, словно дикий олень. Мы ни с кем не решаемся заговорить на улице. Над нами все издеваются, нас высмеивают.

Хилда. Но это совсем не так, тетя. Я знаю многих людей, которые уважают вас. Я уверена, у вас есть друзья, о которых вы даже не подозреваете.

Мать (язвительно смеется). Вот-вот, не подозреваем. Прежде, в самом начале нашей семейной жизни, старые друзья Генри нередко бывали у нас в доме. Где они теперь? А мои подружки по пансиону? В те годы я была задорная, веселая девушка, меня звали повсюду. У меня было прозвище Маковка, потому что я всегда носила красные платья. Посмотрел бы кто-нибудь сейчас на эту Маковку. Куда-то они все пропали, прежние знакомые, один за другим. Все нас стыдятся и избегают, наша бедность колет им глаза. Не с кем даже поболтать о пустяках, о которых любят болтать женщины, совершенно не с кем. Сижу здесь, как овчарка на цепи, и караулю двух мужчин, которых по-настоящему и мужчинами-то не назовешь, и дочь-развратницу. Вот так уходят годы. Ах, Хилда…