Хюго Клаус - Избранное - Сборник

— Что подумает Ио, — говорит она, — он ведь тогда предупреждал, ты помнишь, что отдает машину только с тем условием, что ты будешь содержать ее в порядке. А теперь выходит…

— Но послушай, тетя, я не виноват, что сцепление…

— Оставь человека в покое со своим сцеплением, — останавливает его Альберт, строгий отец.

— Но я не хочу, чтобы Ио подумал, будто я виноват! — горячится мальчик.

— Он никогда не бывает виноват, вечно у него виноваты другие, — говорит Альберт.

Натали с трудом поднимается, подавив зевок. В кухне, широко расставив нога, восседает мадам Тилли, отвлекает Лютье от дел. Натали тяжело падает на кухонную табуретку, ее икры и лодыжки свело от усталости. Она прикрывает глаза, но только на мгновение — что подумает о ней мадам Тилли, вообразит, будто эта пьяная туша выползла из своей норы, чтобы с первыми лучами солнца снова начать пить.

Она возвращается к столу. Веранда ловит солнце. Восемнадцать разноцветных стекол пропускают свет в гостиную. Он падает на сидящих здесь семерых человек — на семью, собравшуюся, как всегда, в полном составе, не хватает одной лишь Таатье, жены Альберта и (к сожалению!) матери Клода. Потому что Таатье пьет и так этого стыдится, что не смеет показаться на глаза семейству. «Да здравствует Таатье!» — воскликнет Альберт после нескольких стаканов вина.

Натали пьет кофе без молока и сахара. Интересно, сколько она сейчас весит?

— Сто два, — отвечает она вяло.

Джако кивает, будто ему это уже известно, выпячивает толстые синеватые губы (они у него совсем иной формы, чем наши), и его украшенный перстнем палец рисует в воздухе палочку, кружок и лебедя.

— Явно намечается прогресс, — замечает Антуан.

— Да и пора уже, — добавляет Лотта.

— Что ни говори, а ведь совсем недавно во мне было сто восемь.

— Сто восемь кило, — с уважением произносит Лотта.

— Толстая или худая, ты все равно моя. — Клод прижимает к себе Натали, ерошит ее седые курчавые волосы и кусает за ухо.

— Перестань, подлиза. — Натали густо краснеет, но не отпускает от себя долговязого юношу, она хочет доказать всем им (распускавшим всякие грязные сплетни насчет нее и Клода, когда он гостил здесь несколько лет назад, но теперь, конечно, все прощено и забыто), она хочет продемонстрировать им привязанность мальчика, хочет выставить напоказ эту взаимную симпатию между бледным Клодом и ею и закрепить ее, но все это быстро кончается.

— «Ага!» — «Наконец-то»! — «А-а!» — «Вот и он», — восклицает, бормочет, жужжит семейство Хейлен, увидев, что в гостиную входит Ио.

Всякий раз — а они уже восемь лет живут вместе в этом высоком доме, в сердце этого селения, — Натали удивляется тому, как беззвучно появляется Ио — в дверях, на лестнице, за окном, — и сегодня она в очередной раз восхищается этой хорошо отрепетированной таинственной манерой. Она вновь с удовлетворением отмечает, с какой почтительностью относится к Ио ее семейство. Они очень уважительны к нему, как и нотариус, бургомистр, доктор и мелкие фермеры, они чтят в нем своего господина. Даже Клод, которого она наконец-то отпускает от себя («Кломп» — как в шутку иногда зовет его Ио), гасит насмешливую улыбочку.

Сделав два широких шага навстречу семейству Хейлен, Ио протягивает к ним руки и певуче приветствует гостей, и Натали, упиваясь великолепием его появления, снова вместе с ним приветствует их…

— Мы тут собрались все вместе, — говорит она.

— Браво! — говорит Ио. — Прекрасно, прекрасно.

— Да, — откликается семейство. — Да, да.

Ио потирает руки до самых запястий. Натали видит, что на нем белоснежная рубашка; темно-рыжие волосы тщательно приглажены щеткой. Она удовлетворена, она вполне довольна. Уже теперь? Хотя праздник еще не начался? В преждевременной радости кроется какая-то опасность, и она спешит сообщить:

— Таатье не смогла приехать, чувствует себя неважно, ей нужно полежать.

— Ах вот как? — полувопросительно произносит Ио с явным недоверием.

Альберт кивает.

— Да, — говорит он, — и это ведь не шутки, верно?

Вы только посмотрите, какой замечательный господин предстал перед семейством Хейлен, как он мгновенно завораживает и очаровывает всех. И как он за собой следит, поселившись здесь, в центре Меммеля, среди навозных куч и грубых фермеров, — Ио самый изумительный мужчина в мире. Но для кого? Для кого же, как не для той, что изо дня в день следит и ухаживает за ним, что не спускает с него глаз, — для Натали.

— Присядь, — говорит она ему и тихонько добавляет: — Ио… — Потому что сегодня, единственный раз в году, для нее и для всех остальных он не кто иной, как Ио — исполняющий обязанности.