Арман Лану - Свидание в Брюгге

— Но вы были у первого причастия.

— Да, конечно, дохтор.

Маленькими ровными шажками Эгпарс расхаживал по тесной комнате.

— Нужно бы уточнить, в каких условиях он живет. Возможно, плохими их не назовешь, но до полного достатка, я думаю, далеко, хотя Сюзи — хорошая хозяйка. Выясните, есть ли эпилептики среди родственников. Не сомневаюсь, что он обременен наследственностью. Я рассчитываю на вас, старина. Да, любопытный экземпляр!

Он остановился перед кроватью, Ван Вельде лежал, съежившись, утомленный допросом. А врач, глубоко засунув руки в карманы халата и сдвинув их на животе, стоял у постели больного и смотрел на него участливо, жалостливо и вместе с тем не без любопытства. У Робера мелькнула мысль, что в ремесле психиатра есть много от шаманства. И, хочет она или нет, современная психиатрия не слишком далеко ушла от школы Шарко.

— Вы позволите еще один вопрос, мосье Ван Вельде? Всего два слова.

Ван Вельде приоткрыл глаза.

— Почему вы решили покончить с собой?

— Жизнь обрыдла, — просто сказал рыжий.

— Почему?

— Жана у меня гуляет.

Он говорил «жана» с отчетливым «а».

— Друг мой, если б все обманутые мужья кончали жизнь самоубийством, земля обезлюдела бы в конце концов.

— Я рогач, — упирался Ван Вельде.

— Может быть, вы недостаточно внимательны к ней?

— Нет, я к ней внимательный. Но ей нужен другой мужик. Это же маета одна, када знаешь, что тебе не хочит родная жана.

Слезы покатились по его серому лицу, блеснули в рыжей щетине, пробившейся на щеках и подбородке.

Врач беспомощно развел руками. Жесткие черты стали мягче, и весь вид выражал глубокое сочувствие. Эгпарс посмотрел на Робера, в чьих глазах он прочел смятение, словно желал удостовериться, что Робер понимает всю тщету его стараний. Врач дружески улыбнулся Ван Вельде, но тот ничего не видел: слезы мешали ему смотреть. Голова упала на грудь, и без того всклокоченная шевелюра пришла в полный беспорядок, рыжеватые спутавшиеся волосы торчали клочьями, как у циркового клоуна.

Эгпарс снова водворил очки на нос. Некоторое время главный врач марьякерской больницы над чем-то раздумывал. Но вот он обнял за плечи своих спутников и подтолкнул их к выходу. И когда за ними уже закрывалась дверь, до них донесся бесцветный голос несчастливца:

— Дохтор, мне так хочется снова увидеть жану, дохтор!

Эгпарс, задержавшись на миг, ответил:

— Ну что ж, это вполне естественно, мосье Ван Вельде, я велю предупредить мадам Ван Вельде.

Когда дверь окончательно закрылась за ними, Оливье уронил:

— Теперь он в вашей власти, патрон.

Эгпарс промолчал.

— А я, как ни бился, не смог выдавить из него ни слова. Обидно! — добавил Оливье.

— Н-не знаю, — протянул Эгпарс. — Но думается, что это мы у него в руках. Странное ремесло, не правда ли, мосье Друэн? Иногда мне кажется, что мы не в больнице, а где-нибудь на Кэ-дез-Орфевр [6] Набережная в Париже, где находится уголовная полиция. .

Кабинет главврача совсем не походил на современный врачебный кабинет. От него веяло стариной, которая утверждала себя в старинной люстре, бросавшей вокруг желтый свет, и в хрустале окон, отливавшем то неуверенно-зеленым, то приглушенно-розовым цветами, то блеклым золотом, — скорее он напоминал кабинеты врача на картинах Герарда Доу. Единственной уступкой прогрессу был газовый радиатор, вмонтированный в старинный камин с резной деревянной обшивкой и забавной фаянсовой инкрустацией работы дельфтских мастеров, разбросавших по нему ветряные мельницы, фигурки голландских рыбаков, крестьян верхом на осликах. Было очень тепло.

Эгпарс пропустил Оливье и Робера вперед, снял ратиновое пальто, повесил его на вешалку. Человек, сидевший у камина, обернулся, он ждал их. Он был почти лысый, лишь на затылке вилось несколько бело-розовых волосков, его голый череп сверкал, щедро омываемый электрическим светом. Человек безуспешно попытался склонить голову в поклоне. Нескладный коричневый костюм в светлую полоску туго обтягивал его пухлое тело. Лицо гладкое, с двойным подбородком, лицо пятидесятилетнего мужчины, проникнутого сознанием своей социальной значимости.

— Мосье Хоотен, директор и главный администратор больницы, — представил его Эгпарс.

— Башибузук, — успел шепнуть Оливье Роберу.

— Мосье Робер Друэн, один из режиссеров французского телевидения… и мой гость, — авторитетно сказал главврач.

Директор и гость обменялись рукопожатием. Вернее, директор небрежно сунул в протянутую левую руку Робера свою левую, и тот сумел поймать только два холодных и скользких пальца. При таком освещении Хоотен не смог разглядеть, что у Робера с правой рукой, а сам он был левша. Мозг Робера одновременно зафиксировал и чувство удовольствия, какое ему доставил главврач словами «мой гость», и внезапную неприязнь, какую вызвал у него представитель администрации. Робер не любил левшей, и с этим он ничего поделать не мог. У него было смутное чувство, что они потихоньку посмеиваются над ним. Он привык, чтобы ему протягивали правую руку, как непроизвольно сделали Фернан и Эгпарс. А кроме того, он ненавидел лысых. И он не выносил пожатий потливых рук.