Вера Галактионова - На острове Буяне

– Оно и по-моему так выходит, – смущённо поддакнул Кормачов. – Куда народец ещё ниже-то гнуть да постами его, замученного, изводить? Некуда ему ниже, и так едва ползает он… В логово нечистое ступай, если ты воин Христов. Тех, кто нечистому служит, учи смирению – у нечистого их души отбивай! Чтобы злодей смирением зло в себе поборол бы. И не нёс бы его больше другим людям, не сеял бы зло вокруг.

– С носителями зла, монах, работать вам надо! – пояснил Зуй, скалясь непримиримо. – А вы всё – лёгкими путями, лёгкими путями. Туда, где и без вас смирения этого – чересчур…

Монах молчал. Он поднял прут и стал чертить им на снегу кресты.

– Да вот, я с вами же! – сказал он вдруг, но смутился. – Простите меня.

Молоко в кружке зашипело, стало подниматься пенкой, хотя растаяло не всё.

– …Читал я, помню, Евангелие, читал, – заговорил Зуй, отставляя кружку на снег. – А потом сомнения меня одолели. Христианство – оно же придумано, чтоб народ в узде держать. Так? Правильно, с одной стороны. А с другой – всё оно для нашего угнетения придумано. Тебя, христианина, облапошивают, жену твою по-всякому в углах гнут, детей обирают, наркотой накачивают, а ты смиряйся. Это как?

Монах, подсев к костру, прихватил кружку концом рясы и поставил её на угли снова. От кружки запахло вскоре прижаренной пенкой.

– Не по чину мне, вопросы сложные разрешать. Не знаю многого, – вздыхал монах. – Разумение слабое имею. Духовный возраст мой не великий.

– А разве не Никола Чудотворец Ария-то ударил?! – со значением поднял палец Кормачов. – Вот то-то и оно: не смирился, а – ударил! Вот где пример! Против зла – восставай. Не давай хода злу! А то ведь съест зло – и тебя самого, и жену, и детей твоих…

Старик кивнул:

– Если зло впускать в дом свой – не правильно это. Не противостоишь злу – значит, сам пособник зла ты стал! Хоть и молельщик. Так? Или нет?

– А неправый суд, скорый суд, человеческий, разве не то же зло? – поднял, наконец, монах голову.

Старик и Зуй отвернулись одновременно.

– Горит, горит село родное… – цедил сквозь зубы Зуй.

Но Кормачов сказал, разволновавшись:

– Я так понимаю, что мир нынче напополам разделился. Или ты со злом шагай в ногу, смиряйся с ним, – или сам обороняйся и ближнего от зла защищай. Сейчас третьего-то пути, для себя одного, не стало… Вот, в библиотеке я чего нашёл! Ведь как у Иоанна-то Златоустого в творении, в слове третьем к верующему отцу…

Монах опускал голову всё ниже и бледнел заметно.

– Чего нам большие задачи перед собой ставить, братья? Выбрались на волю, радуйтесь!.. На тебе молочка-то, с угольков. Пей, болезный, – придерживая алюминиевую ручку рясой, засуетился он возле Кормачова. – Помнишь ли чёрную речку возле сторожки-то вашей, кормачовской? Речка в одном месте пересохла, а мальков там осталося в запруде, в тупичке – видимо невидимо. И ты парнем здоровым был, а я во втором классе учился. Так мы вдвоём рубахой твоей мальков ловили, в таз да в ковш кованый.

Помнишь?.. Относили с тобой мальков в воду вольную весь день, до ночи. Ты – тазом таскал, я – ковшом. Да, выпускали их в воду вольную… Спинки-то у них просвечивали – как стеклянные, у рыбёшек крохотных, в вольной воде. Как хрустальные – спинки, аж позвонки видать. А и большие ведь попадались рыбёшки!.. Высохли бы все они, в запруде меленькой заключённые. Вымерли бы, от большой воды в озерке-то в гибельном отрезанные, в гниющем озерке мутном, да. А так… – поплыли! Ожили! Заходили!… И вы сейчас заходили. Ожили, значит. Вопросы сложные разбираете. Радуйтесь! Радуйтеся…

Старик же, слушавший его внимательно с бревна, сказал, хлопнув ладонью по своим коленям:

– Вот, монахи бы ваши мудрить, вилять перестали да за народ бы пошли. С ними вместе нам двигаться не западло. Монахи – чёрная масть: воины Христовы.

Монах погрустнел, сел на бревно тоже.

– Многие зовут нас, во всенародный-то подвиг вступать. Как Всесвятый и Праведный Никола чудотворче вступил, – вздохнул он. – Благословения ещё на это нет, а вы уж все зовёте нас, со всех областей, краёв торопите.

– А-а-а! Приказа нет! – засмеялся Зуй. – Как у красных… Ну, ждите, ждите. Те – приказа. Эти – благословения. Сколько там у нас по России за год-то народу вымирает? А?!. Горит вся Родина моя…

Край кружки обжигал, и Кормачов ждал, пока она остынет.