Хулио Кортасар - Избранное

— Да, мне об этом уже говорили. Если я гожусь тебе в натурщицы, можешь рисовать меня сколько хочешь. Но я думаю, ты уже выбрал себе другую модель.

— Спрячь, пожалуйста, свои ядовитые стрелы, — сказал Рауль. — На тебя еще не подействовал йодистый морской воздух? Во всяком случае, меня, Паула, оставь в покое.

— Хорошо, sweet prince [82] Милый принц (англ.). . До скорой встречи. — Она отворила дверь и, обернувшись, добавила: — Только не делай глупостей. Меня не касается, что вы задумали, но вы трое единственные, с кем можно общаться на борту: Если вам повредят… Ты позволишь мне быть твоей патронессой?

— Безусловно, особенно если ты будешь посылать мне шоколад и журналы. Я тебе уже говорил, что ты бесподобна в этом купальном костюме? Да, говорил. Ты наверняка подымешь настроение у двух финнов и одного из моих приятелей.

— Кто-то упоминал об ядовитых стрелах… — сказала Паула. Она снова вошла в каюту. — Скажи откровенно, ты поверил в сказку о тифе? Нет, конечно. Но если не верить в это, тогда еще хуже, тогда вообще ничего не понятно.

— Я уже пережил в детстве нечто подобное, когда вздумал стать атеистом, — сказал Рауль. — Тут-то и начались трудности. Предположим, что выдумка с тифом прикрывает какую-то темную сделку, может, они везут свиней в Пунта-Аренас или бандонеоны в Токио, вещи, как известно, весьма неприглядные на вид. У меня масса таких предположений, одно страшнее другого.

— А если на корме ничего нет? Если это только самоуправство капитана Смита?

— Мы все так и думаем, дорогая. Например, я, когда стащил эту коробку. И повторяю, будет куда хуже, если на корме ничего нет. Я просто жажду увидеть там компанию лилипутов, ящики с лимбургским сыром или, на худой конец, палубу, кишащую крысами.

Безжалостно поправ надежды сеньора Трехо и доктора Рестелли, ожидавших, что Медрано оживит их затухающий разговор, он подошел к Клаудии, которая предпочитала кофе в баре играм на палубе. Спросив пива, он вкратце рассказал о принятом ими решении, ни словом не упомянув о жестяной коробке. Медрано с трудом удавалось сохранить серьезность; у него было такое чувство, будто он сочиняет какую-то историю, однако достаточно правдоподобную, чтобы рассказчик и слушатели не чувствовали себя неловко. Пока он излагал доводы, побуждавшие их пробиться на корму, он чувствовал себя едва ли не солидарным с противоположным лагерем, словно, забравшись на самую верхушку мачты, мог правильно оценить игру.

— Если хоть немного подумать, все это выглядит нелепо. Наверное, следовало бы попросить Хорхе возглавить нас; тогда осуществились бы его замыслы, очевидно куда более реальные, чем наши.

— Кто знает, — сказала Клаудиа. — Хорхе тоже чувствует, будто происходит что-то странное. Недавно он сказал мне: «Мы как в зоологическом саду, только зрители не мы». Я прекрасно поняла его, потому что меня самое не оставляет подобное чувство. И все же правильно ли мы поступаем, решившись на бунт? Я говорю это не из пустого страха, а из боязни разрушить некую стену, вместе с которой рухнет и декорация этой комедии.

— Комедии… Да, возможно. Но я скорее воспринимаю это как своеобразную игру с противоположным лагерем. В полдень они сделали ход и теперь, пустив часы, ожидают, когда мы ответим. Они играют белыми и…

— Вернемся к понятию игры. Я полагаю, что она составляет часть современной концепции жизни, лишенной иллюзий и трансцендентности. Ты соглашаешься быть добрым слоном или доброй ладьей, ходить по диагонали или рокироваться, лишь бы спасти короля. Впрочем, «Малькольм», по-моему, не слишком отличается от Буэнос-Айреса, по крайней мере от моей жизни в Буэнос-Айресе. С каждым днем она становится все более функциональной и безликой. С каждым днем все больше электроприборов в кухне и книг в личной библиотеке.

— Для того чтобы ваша домашняя жизнь походила на здешнюю, в ней должно быть чуточку таинственности.

— Она и есть, и зовут ее Хорхе. Что еще может быть таинственней, чем настоящее, лишенное и тени настоящего, абсолютное будущее. Нечто утраченное с самого начала, чем я руковожу, чему помогаю и что одухотворяю, словно оно вечно будет моим. Подумать только, какая-то девчонка уведет его от меня через несколько лет, какая-то девчонка, которая сейчас читает детские приключения или учится вышивать крестом…

— Кажется, вы говорите это без грусти.

— Нет, грусть слишком ощутима, слишком явственна и реальна. Я смотрю на Хорхе как бы с двух точек зрения: с сегодняшней, когда он делает меня безгранично счастливой, и с другой, удаленной во времени, когда на софе будет сидеть старуха, одна в пустом доме. Медрано молча кивнул. При дневном свете яснее обозначились мелкие морщинки вокруг глаз Клаудии, однако выражение усталости на ее лице не выглядело столь нарочитым, как у подруги Рауля Косты. Это был итог, дорогая цена жизни, налет легкого пепла. Ему нравился спокойный голос Клаудии, ее манера произносить «я» не напыщенно, но звучно, так что ему хотелось опять услышать это слово, которого он ждал с затаенным наслаждением.