Пол Боулз - Пусть льет

Он, похоже, удивился.

— Именно! — воскликнул он. — Вы их знаете?

Она ни разу не встречала никого из братьев Бейдауи; однако в разных случаях их ей показывали.

— Я их очень хорошо знаю, — сказала она. — Они самые что ни на есть танжерцы.

Она слыхала, что их отец занимал какой-то высокий официальный пост. — Старый Бейдауи, который несколько лет назад скончался, был великим визирем султана Мулая Хафида. Это он принимал кайзера, когда тот приезжал сюда в 1906-м.

— Вот оно что? — сказал Даер, стараясь, чтобы голос звучал учтиво.

Вот он встал и попрощался. Он надеется, что ей станет лучше.

— О, это у меня хроническое, — бодро сказала она. — Приходит и уходит. Я об этом никогда не думаю. Но как говаривала моя бабушка в Питтсбурге, «перед тем как станет лучше, будет намного хуже».

Он немного удивился, услышав, что она американка: он вообще не думал, что у нее есть какая-то национальность. И теперь его тревожило, как ему назначить еще одно рандеву с Хадижей в несколько грозном присутствии мисс Гуд. Тем не менее это требовалось сделать, если он намерен снова с ней увидеться; он нипочем не доберется до бара «Люцифер», где, он полагал, ее по-прежнему можно найти.

— Как насчет другого пикника в следующее воскресенье? — сказал он ей.

Он может быть свободен и всю неделю, но опять же Уилкокс может позвонить ему завтра. Воскресенье было единственным безопасным днем.

— Конечно, — сказала Хадижа.

— То же место? То же время?

— О’кей.

Как только он ушел, Юнис села на кровати прямо.

— Дай мне телефонный справочник, — сказала она.

— Что ты гвари?

— Телефонную книгу!

Она перелистала ее, нашла фамилию. «Jouvenon, Pierre, ing.». Ingénieur , инженер. По-французски звучало гораздо внушительнее, поскольку теснее связано с такими словами, как «гений», «хитроумие». «Инженер» же всегда заставлял ее думать о человеке в рабочем комбинезоне, стоящем где-то в паровозе. Она дала номер и категорично велела Хадиже:

— Быстро одевайся. Надень новое черное платье, которое мы вчера купили. Когда оденусь сама, сделаю тебе прическу. — Она повернулась к телефону. — Allô, allô? Qui est àl’appareil? [62] Алло, алло? Кто у аппарата? (фр.) — То была испанская горничная: Юнис нетерпеливо пожала плечами. — Quisiera hablar con la Señora Jouvenon. Sí! La Señora! [63] Я хотела бы поговорить с сеньорой Жувнон. Да! С сеньорой! (исп.) — Ожидая, она прикрыла трубку рукой и снова повернулась к Хадиже. — Помни. Ни слова не по-английски. — Хадижа ушла в ванную и там плескала водой в раковине.

— Я знаю, — отозвалась та. — Не гвари арабски. Не гвари эспански. Я знаю.

Они обе воспринимали как само собой разумеющееся, что, если Юнис куда-то шла, девушка шла с ней. В глубине Юнис смутно воображала, что натаскивает девушку для Парижа, куда в конечном итоге увезет ее жить, чтоб их успешный ménage [64] Зд .: чета (фр.) . возбуждал зависть у всех ее друзей.

— Ah, chère Madame Jouvenon! [65] Ах, дорогая мадам Жувнон! (фр.) — воскликнула она и далее сообщила лицу на другом конце провода, что она надеется, мадам не занята следующие несколько часов, поскольку ей нужно кое-что с нею обсудить.

Мадам Жувнон, казалось, вовсе не удивилась известию или тому, что на предполагаемое обсуждение уйдет несколько часов.

— Vous êtes tr-rès amiable , [66] Вы оч-чень любезны (фр.) . — сказала она, проурчав «р» так, как не сделала бы ни одна француженка; уговорились встретиться через полчаса в «Ла Севильяне», небольшой чайной на вершине Сиагин.

Юнис повесила трубку, встала с кровати и поспешно надела старое, просторное «чайное» платье. Затем обратилась к одеванию Хадижи, нанесла ей макияж и привела в порядок волосы. Она была как мать, готовившая единственную дочь к первому танцу. И впрямь, когда они осторожно шли бок о бок по узким переулкам, срезая путь к «Ла Севильяне», иногда кратко держась за руки, когда проход бывал достаточно широк, они очень походили на заботливую мать и любящую дочь, и еврейки, смотревшие, как заканчивается день, из своих дверей и с балконов, их за таких и принимали.

Мадам Жувнон уже сидела в «Ла Севильяне» и ела меренгу. Она была яркоглазой маленькой женщиной, а волосы, преждевременно поседевшие, по ее недальновидности ей выкрасили в яркий серебристо-голубой цвет. Для завершения монохромной палитры она позволила мадемуазель Сильви покрасить брови и ресницы в оттенок синего потемнее и поинтенсивнее. Действовало в результате не без эффекта.