Том Вулф - Конфетнораскрашенная апельсиннолепестковая обтекаемая малютка

— Эй, вы слышали? Издатель «Конфиденталя» застрелился.

— Не может быть! — поразился Харрисон, поскольку сам он и был издателем «Конфиденталя». — И где же, интересно, это произошло?

— В такси, натурально, — ответил ему водитель. — Как бабахнул себе в голову — прямо на заднем сиденье такси!

Харрисон прекрасно помнит, что он тогда сидел как раз на заднем сиденье такси, но у него не было ни малейшего желания выхватывать пистолет — ни тогда, ни впоследствии. Хотя какое-то время все складывалось просто ужасно: сорок миллионов долларов штрафа — на иски по делам о клевете, вся киноиндустрия не на шутку взялась его преследовать, гангстеры, контролирующие игровые автоматы, или еще какие-то громилы вроде них вывесили Харрисона вниз головой за пятки прямо из окна его кабинета, конгрессмены и половина всех газет в стране буквального его распинали, какой-то парень из Чикаго собирался ворваться в контору и переломать многострадальному редактору все кости, начиная с пальцев на руках и ногах… однако весь этот нажим шел снаружи. А внутренне Харрисон вовсе не утопал в своих же собственных турбулентных соках, подобно Брину или Рашмору. Он оставался безмятежен, а «Конфиденталь» был прекрасен. Пожалуй, подобная мысль с трудом может уложиться в голове — то, что Харрисон всегда считал «Конфиденталь» прекрасным. Думаете, он и слов таких не знает? Однако непреложный факт заключается в том, что этот человек являет собой эстета, подлинного эстета шлока .

Поначалу я знал о Харрисоне только то, что он живет под вымышленным именем в невесть где находящемся отеле «Мэдисон». Чтобы представить себе картинку, которая мне тут же приходила на ум, вспомните о возбужденных против него исках по делам о клевете, о всеобщем возмущении, обо всех тех больших шишках, которые взялись преследовать Харрисона в 1957 году, когда он продал «Конфиденталь» и исчез из поля зрения общественности. Должно быть, его попросту раздавили как некую фригийскую жертву. Таким образом, Роберт Харрисон, бывший издатель «Конфиденталя», живущий невесть где, в каком-то месте под названием отель «Мэдисон», мысленно представлялся мне следующим образом: скрывающийся от всех на свете пятидесятилетний мужчина, на все замки закрывшийся в номере отеля, откуда отчетливо виден лишь вентилятор кондиционера в ресторане быстрого питания, будто бородатым мхом, обвешанный всевозможной нью-йоркской гадостью. Так было до тех пор, пока я не увидел отель «Мэдисон», красотку Реджи, недавнюю мисс «Би-эм-эс» Канады, — и галстук Роберта Харрисона.

Отель «Мэдисон» на Восточной 58-й улице, между Пятой и Мэдисоном, оказался чертовски шикарным и консервативным старым местечком, полным больших прекрасных номеров. Я увидел роскошный вестибюль со сливово-коричневыми стенами и множество слуг в белых манишках. Сестра Харрисона по имени Хелен, вежливая, тихая женщина с седовато-светлыми волосами, которая все эти годы являлась его личной секретаршей, открыла дверь, и за дверью оказалась та же самая квартира, в которой, как я позднее выяснил, Харрисон жил и во времена расцвета «Конфиденталя». Там имелась тридцатифутовая гостиная, сплошь отделанная ярдами многогранных зеркал, где располагались бар с выставленными на нем смехотворными новинками, карликовое тропическое деревце, с ветвей которого свисала деревянная обезьяна, охряного цвета предметы искусства в стиле «нео-Молох», черная и темно-коричневая мебель. Общий эффект создавался такой, как будто дизайном этой гостиной занимался декоратор, работавший в стиле «модерн Малайского полуострова». Очень скоро из одной из двух боковых комнат появился Харрисон. Он протопал по уложенному от стены до стены ковру, на ходу завязывая галстук.

— Вы уже позавтракали? — спросил он меня. Дело было во второй половине дня. — Я сижу на этой проклятой диете. Давайте пойдем в «Линдис». Я больше не могу этого выносить — я и так уже сбросил два фунта. Мне необходимо хоть что-то поесть. Какую-нибудь там рыбу или что-нибудь еще. Вот что, я, пожалуй, закажу копченую лососину.

Судя по его фотографиям 1957 года, Харрисон, теперь уже пятидесятидевятилетний и седовласый, вполне мог набрать самую малость веса в мешках под глазами и на слегка обветренных щеках, однако он по-прежнему предпочитает длинные, небрежно зачесанные назад волосы, совсем как Джон Холл в «Урагане», а также шелковый галстук, как-то по-особенному безумно отходящий от воротника его спортивной рубашки. Далее, Харрисон по-прежнему говорит с акцентом бродвейского промоутера — таким акцентом, который словно бы создается некими потайными клапанами. Голос у Харрисона гортанный, но его как бы смягчает нечто вроде трубки доктора Грабова.