Том Вулф - Конфетнораскрашенная апельсиннолепестковая обтекаемая малютка

— Разумеется, — говорит Шарлотта, — есть и в Англии один магазин, который нянюшки по-настоящему ценят. На этот счет они даже проявляют нешуточные эмоции. На стене там висит фотография герцога Виндзорского в раннем детстве, и на ней начертано что-то вроде следующего: «Желаю удачи моим дорогим друзьям. Искренне ваш, Эдвард, герцог Виндзорский». Понимаете, почему они так это место обожают? Эту надпись, понятное дело, сделала нянюшка юного герцога. Так что в данном случае мафия нянюшек вещает практически с английского трона!

Любая нянюшка пойдет на все, лишь бы заставить вас отправиться в Англию — побывать в этом проклятом магазине.

— Роберт, знаете ли, по роду службы много времени проводит в разъездах. То он отправляется в Стокгольм, то в Брюссель. В общем, муж ездит куда угодно, но почему-то только не в Англию. И если бы «черная вдова» в конце концов все-таки не прекратила зудеть по этому поводу, клянусь, в один прекрасный день Роберт бы на четвереньках пополз в свою контору и попросил, чтобы его послали в Лондон. Нет-нет, я не шучу. Хотя вообще-то мой муж проявляет больше хладнокровия в отношении миссис Дж___. Это все я… хотя, знаете ли, есть очень солидные люди. Люди, облеченные властью. И я уверена, что некоторые из этих людей, к примеру, совсем как разносчики блюд на вечеринке, потчуют этих нянюшек, как только могут. Им просто приходится это делать — иначе…

Тут звонит телефон, и Шарлотта опять резко разворачивается. Ее алебастровые голени по-прежнему скрещены и плотно прижаты друг к другу, шелковисто поблескивая. Она изгибается в кресле, чтобы взять телефонную трубку.

— Привет, Роберт… ну, все хорошо… да, я полагаю… вот и отлично… по-моему, просто отлично… хорошо… до свидания.

Когда Шарлотта снова круто ко мне разворачивается, на лице у нее явно читается смущение.

— Это Роберт звонил. Он поговорил со своим отцом насчет того, чтобы отмечать день рождения у них…

А тем временем в Центральном парке, на площадке для игр, у подножия 77-й улицы, внутри лиственного частокола, куда все-таки умудряется заглядывать солнце, мафия нянюшек вовсю разрастается и тянет свои щупальца, а «черная вдова» хватает кудрявую челку Бобби («Слава Богу, хоть что-то в этом семействе наладилось») и засовывает ее под шапочку, сшитую из восьми кусков шетлендской «ломаной саржи», на всякий случай поправляет его курточку с четырьмя пуговицами, а затем берет мальчика за руку и ведет его домой, в башню белого кирпича с вульгарными шезлонгами. Она под завязку набита всевозможной информацией.

Паркер хочет, чтобы я вместе с ним отправился в Нижний Ист-Сайд и помог ему вырвать сына из лап грязных хлопников, которые вечно курят марихуану. Он считает, что все репортеры газет прекрасно ориентируются на самом дне общества.

— Идем, — говорит он. — Дробовик за меня понесешь.

Вообще-то у Паркера странная, порой до смешного, манера выражаться. Он использует уйму ироничных метафор и метонимий. Двадцать пять лет тому назад Паркер подцепил все эти ерундовины в Йельском университете, после чего вскармливал их на протяжении множества ланчей в Ист-Сайде пятидесятых годов. С другой стороны, он вовсе не хочет показаться назойливым.

— Я просто хочу, чтобы ты составил на этот счет свое мнение, — поясняет Паркер. — Все это сущая нелепица, если не считать того, что эта нелепица чертовски душераздирающая.

Паркер говорит, что его сын Бен совершенно внезапно, ничего никому не говоря, бросил Колумбийский университет на предпоследнем году обучения и переехал в Нижний Ист-Сайд. О Нижнем Ист-Сайде Паркер отзывается как о караван-сарае для хлопников. Под хлопниками он вообще-то разумеет битников. В интерпретации Паркера все это выглядит следующим образом: его сын Бен теперь околачивается по чердакам четырехэтажных домов без лифтов в Нижнем Ист-Сайде, где валяется на полу, пожираемый вшами и тлей, курит марихуану и переживает видения Уникальности своей хипповой жизни.

А по-моему, Паркер попросту являет собой жертву Информационного Кризиса. Мир пережил добрых семьдесят пять лет увлечения Фрейдом, Дарвином, Павловым, Максом Вебером, сэром Джеймсом Фрэзером, доктором Споком, Вэнсом Пакардом и Роуз Францблау. Все, что вышеупомянутые персоны имели сказать на предмет человеческой мотивации, фильтровалось сквозь Паркера и сквозь всех паркеровских друзей по университету на вечеринках и на ланчах, сквозило в журналах и романах, которые они читали, а также в домашних разговорах с женами, разделявшими с ними ту же самую эзотерику. В результате Паркер прекрасно понимает мотивы всех людей на свете, включая и свои собственные, которые он имеет обыкновение публично разглашать и поносить.