Дэвид Седарис - Повторяй за мной

Чужим людям я еще могу заморочить голову, но моя семья твердо уверена, что стоит зазеваться и я подожгу дом. Я легко смирился с понижением статуса, Лиза же решила отвоевать оставленные позиции. Винная лавка оказалась лишь временным отступлением, и сестра ушла оттуда вскоре после того, как ее назначили менеджером. Лиза интересовалась фотографией и, научившись управляться с камерой, устроилась в фотоотдел большой фармацевтической фирмы, где ей приходилось снимать микробов, вирусы и людей, зараженных микробами и вирусами. По выходным она подрабатывала фотографом на свадьбах, что было не намного лучше. Потом Лиза вышла замуж, оставила работу и поступила на факультет английской литературы. После того как ей объяснили, что пространные эссе о Джейн Остен не пользуются широким спросом, она решила переквалифицироваться в риелтеры и получила лицензию. Узнав, что жилищный рынок в упадке, Лиза вернулась на студенческую скамью и стала изучать растения. Ее муж, Боб, нашел работу в Винстон-Салеме, и они переехали, купив новый трехэтажный дом на тихой окраине.

Дом моей сестры не вдохновлял на тайный обыск, так что я провел свой час на кухне, болтая с Генри. Наша беседа получилась в точности такой же, как в прошлый раз, однако я находил ее чрезвычайно занимательной. Он спросил, как дела. Я ответил, что неплохо, после чего он повторил вопрос, словно за последние несколько секунд положение могло кардинально измениться.

Из всех компонентов Лизиной взрослой жизни — считая дом, мужа и внезапный интерес к ботанике — Генри, пожалуй, самый причудливый. Генри — синелобый амазон, а для профанов — просто большой попугай, какого ожидаешь увидеть на плече у пирата.

— Как дела?

Когда он спросил это в третий раз, мне показалось, что ему в самом деле небезразлична моя жизнь. Я подошел к клетке, чтобы рассказать о своих делах поподробнее, но он рванулся к прутьям, и я, по-девичьи вскрикнув, выбежал из комнаты.

— Ты нравишься Генри, — сказала сестра. Она только что вернулась с работы, из теплицы, и, сидя за столом, расшнуровывала кроссовки. — Видишь, как он распускает хвост веером? При Бобе он никогда так не делает. Правда, Генри?

Боб пришел с работы на несколько минут раньше и немедленно кинулся наверх к своей собственной птице, лысеющему краснохвостому попугаю по имени Хосе. Мне казалось, что пернатые могли бы иной раз пообщаться не без приятности, но выяснилось, что они терпеть друг друга не могут.

— Никогда не упоминай Хосе при Генри! — прошептала Лиза. Птица Боба что-то проскрипела из кабинета наверху, и Генри ответил высоким, пронзительным лаем. Он научился этому у Чесси, Лизиной колли, и впечатление было странным, поскольку лаял он совершенно по-собачьи. Когда же Генри говорил по-английски, голос его звучал в точности как Лизин. Было что-то зловещее в том, что голос сестры раздается из клюва, хотя я и получал от этого определенное удовольствие.

— Кто голодный? — спросила она.

— Кто голодный? — повторил попугай.

Я поднял руку. Лиза протянула Генри орешек. Он взял его лапой, пузо нависло над жердочкой. Неудивительно, что люди заводят попугаев. Вот тут, на кухне у моей сестры, живет этот симпатичный толстячок, прекрасный слушатель, то и дело заботливо спрашивающий, как у тебя дела.

Я задал Лизе тот же вопрос, и она сказала «нормально». Она боится рассказывать мне что-нибудь важное, зная, что я тут же вставлю это в книгу. Я вижу себя этаким безобидным старьевщиком, составляющим мозаику из кусочков всякого мусора, но моя семья иначе смотрит на вещи. Дело в том, что их личная жизнь часто оказывается среди того мусора, который я так беззаботно подбираю, и им это не по нутру. Наши беседы теперь начинаются так: «Поклянись, что это останется между нами». Я клянусь, но предполагается, что мое слово стоит не многим больше слова Генри.

Я приехал в Винстон-Салем, чтобы выступить перед студентами в местном колледже и еще чтобы сообщить сестре новость. Иногда, когда накуришься, забавно представлять, какой актер мог бы сыграть тебя в фильме про твою жизнь, — благо ее никто не собирается экранизировать. Мы с Лизой давно уже не балуемся травкой, так что мне было нелегко признаться, что по моей книге пишется сценарий и теперь про нашу жизнь будут снимать кино, и не какой-нибудь студент, а известный режиссер.

— Кто-кто?

Я объяснил, что режиссер — китаец, и она спросила, будет ли фильм по-китайски.

— Нет, — сказал я. — Он с самого детства живет в Америке. В Калифорнии.