Ник Хорнби - Смешная девчонка

– Думаю, в таких обстоятельствах этого следовало ожидать.

– И что теперь?

– Все зависит от того, насколько тебе нужна довольно жалкая, сильно кающаяся немолодая женщина, которую ты некогда считала своей матерью.

– Вообще не нужна.

– Ты не ждешь от нее извинений? Мне показалось, она готова их принести.

– Вот черт. Наверное, жду, – выговорила Софи и добавила: – Спасибо тебе.

Тут появились Клайв, Нэнси и Билл – подвыпившие, шумные и дурашливые. Нэнси тут же принялась рассказывать, как ее знакомая ублажила бывшего министра прямо в ложе Королевского оперного театра. У Нэнси было подозрительно большое число знакомых, которые откалывали подобные номера, и при этом в ее историях всегда проскальзывали такие детали, которыми никто не стал бы делиться с посторонними. Клайв, судя по всему, тоже склонялся к мысли, что все это были плохо замаскированные автобиографические подробности, а потому слушал ее с восторженным и жадным вниманием, как мальчишка, сидящий по-турецки перед домашним радиоприемником во время трансляции «Дика Бартона» {72}.

– Отвезешь меня домой? – вполголоса обратилась Софи к Деннису в разгар изумленных ахов и громового хохота.

Если раньше Деннис решил, что Бог есть, то теперь, чудом заслужив себе переговорами с Глорией еще одну пятнадцатиминутную поездку на такси вместе с Софи, Деннис убедился, что Бог справедлив, благосклонен и мудр.

Взяв такси, Софи повезла мать в отель «Ритц» пить кофе: во-первых, она просто-напросто могла себе такое позволить, а во-вторых, знала, что матери это будет неудобно.

– А я успею на поезд в одиннадцать тридцать? – спросила Глория, когда поняла, что «Ритц» – это, вопреки легкомысленным заверениям Софи, не ближний свет.

– Ты торопишься?

– Если опоздаю, придется два часа ждать следующего.

– Смотря на сколько ты опоздаешь. Если приехать на вокзал в час двадцать пять, ждать останется только пять минут. Чем черт не шутит: вдруг мы разговоримся?

Эта реплика подсказала Глории, что до приезда в отель нужно молча смотреть в окно. Когда они входили в вестибюль, швейцар назвал Софи по имени и велел ей не спускать глаз с Джима; Софи рассмеялась и пообещала смотреть в оба. В «Ритце» она как-то раз уже побывала, встретила примерно такой же прием и, в частности, по этой причине захотела наведаться сюда с матерью.

Они сели на диван в просторном салоне и заказали кофе с печеньем.

– Это для тебя в порядке вещей? – поразилась Глория. – «Ритц» и все такое?

– Только если мне самой этого хочется. – Уловив в своих словах надменность, она добавила: – Но я почти все время провожу на работе. Или дома. Работы у меня по горло.

– Понимаю. Очень удобный диванчик, верно? Только на нем трудно усидеть прямо.

Софи все ждала и ждала неизвестно чего – наверное, чтобы мать проявила хотя бы проблеск интереса к пятнадцатилетнему отрезку жизни дочери, но Глория, наверно, увлеклась созерцанием мягкой мебели и таинственных постояльцев отеля.

– Это все, что ты можешь мне сказать? – спросила Софи. – Что диванчик удобный?

Она поклялась себе сохранять хладнокровие, но не сдержалась.

– Если честно, я просто не знаю, что сказать, – ответила Глория.

– Тогда зачем ты приехала?

Ее мать пожала плечами:

– Иначе не могла.

– Ты все эти годы жила в Моркембе?

– Нет, в разных местах. Он нашел работу в Болтоне, когда мы… когда мы там обосновались. Потом в Ланкастере. А в конце концов перебрались туда, где я сейчас живу, и он уехал.

– Куда?

– Не знаю. Очевидно, вернулся в Блэкпул.

– Ты была за ним замужем?

– Нет, он и без того жил припеваючи. Запретный плод сладок.

Никто из проходивших мимо них в «Ритце» не узрел бы в Глории никакой сладости. В лучшем случае, как поняла Софи, им виделся кусок булки с маслом. Но сама она всегда представляла маму как диковинную сласть. Выросшая под разговоры отца о бегстве изменницы Глории, Софи наряжала и подкрашивала материнский облик, начиняла кремом и джемом, покрывала глазурью. А теперь перед ней сидела блеклая женщина, прижимая к себе макинтош и потертый старомодный ридикюль, которому самое место – в ближайшей урне.

– Мне нечего сказать, Барбара. Софи. Правда. Ничего интересного, никаких тайн. Одна только длинная и скучная история ни о чем.

– Тогда ради чего это было? На что ты рассчитывала?

– На лучшее. Но я просчиталась, если это сможет тебя утешить.

– Нет, не сможет.

А ведь смогло. Софи хорошо понимала, что такое тяга к лучшему. Своим переездом в Лондон она никому не причинила зла, но лишь потому, что никто не встал ей поперек дороги. Можно было сколько угодно повторять, что у нее талант, который, не дай ему выхода, разорвал бы ее изнутри. Но она так и не узнала, подлинный ли это дар и пойдет ли он ей во благо. Рассказ о материнских скитаниях вернул ее к прошлому. Глория никогда бы не решилась уехать в Лондон и проверить, на что она способна, как далеко может пойти. Пределом ее возможностей стало бегство в Болтон с чужим мужчиной. До сих пор Софи не приходило в голову, что звание королевы красоты имеет пренеприятный довесок: титул «мисс Блэкпул». Одно дело – зваться именем человека, который надел тебе кольцо. И совсем другое – зваться именем заштатного городишки, который нацепил на тебя корону.