Роже Вайян - Избранное

Она прочитала на обложке: «Филипп Летурно. Гранит. Мел. Песок. Стихи. Издатель Пьер Сегер», а на титульном листе было написано крупным детским почерком: «Мадам Пьеретте Амабль, чье уважение мне очень хотелось бы завоевать».

— Прочтите когда-нибудь на досуге, — сказал Филипп. — Стихи немножко необычные, как вот эта картина. Но все-таки возьмите, в знак дружбы.

— Спасибо, — сказала Пьеретта.

И на этот раз в ее улыбке не было ни насмешки, ни лукавства. Филипп в ответ тоже улыбнулся.

— Значит, завтра мне будет испытание? — сказал он, пожимая ей руку.

Пьеретта бегом сбежала по лестнице. Разговор и так уж занял сорок с лишним минут. Вернувшись в цех, она положила книжечку около станка; пока она налаживала станок, Маргарита подошла посмотреть и прочла надпись Филиппа.

— Ерунда! — сказала Пьеретта.

— А чего ж ты покраснела? — съехидничала Маргарита.

— Дура! — вскипела вдруг Пьеретта. — Я знаю, что у тебя дурацкие мысли, оттого и покраснела.

За воротами фабрики Маргарита взяла Пьеретту под руку.

— Сердишься на меня? — спросила она.

— И не думаю. За что мне сердиться? — ответила Пьеретта.

Они подошли к дому родителей Маргариты. Пьеретта терпеливо слушала пространный рассказ своей влюбчивой подруги о ее новом романе. Ее поклонник работал в Дорожном управлении и ждал, что его вот-вот переведут в окрестности Лиона. «Ах, если б он увез меня с собой!» — мечтала вслух Маргарита, жаждавшая удрать из Клюзо.

Домой Пьеретта вернулась только к семи часам вечера. На кухне у нее сидели Фредерик Миньо, Красавчик и Кювро.

— Здравствуйте, мадам Амабль, — сказал, поднявшись со стула, Красавчик.

— Меня все зовут Пьереттой, — поправила она.

— Здравствуйте, Пьеретта, — повторил он.

Эта сцена повторялась при каждой встрече. Красавчик не хотел называть ее просто по имени, как все остальные в Клюзо, и осмеливался на такую вольность, лишь повинуясь ее приказу.

Он предложил ей сигарету с золотым ободком: он курил только «Султаншу», за что товарищи над ним подсмеивались.

Миньо читал последний номер «Франс нувель» и делал заметки в блокноте.

— Что с тобой нынче? Опять дома не клеится? — спросила Пьеретта.

— Да, — буркнул он, не поднимая головы.

— Ох и задам же я им! — воскликнул вдруг Кювро. Он готовился к выступлению в муниципальном совете и писал конспект своей речи на листке бумаги, вырванном из школьной тетрадки. — Ох и задам! — И он прочел вслух одну фразу.

— Невозможно работать! — возмутился Миньо.

Апрель 195… года выдался в долине Клюзо холодный, и Кювро, не дожидаясь хозяйки, сам затопил в кухне плиту. Пьеретта оставляла ключ от входной двери в ящике для писем, висевшем в нижнем этаже, или просто в дверях. Товарищи могли прийти к ней в любой час, если им нужно было прочесть какую-нибудь брошюру, порыться в комплектах журналов и газет, навести справку в папках с профсоюзными делами, а иной раз просто спасаясь от домашних неприятностей.

— Раз ты затопил печку, надо было отворить двери в комнаты, — сказала Пьеретта. — Наверно, у меня в спальне холодище, как в погребе.

И она распахнула двери во всех трех комнатах, расположенных анфиладой. Спальня помещалась в глубине; из окна, обращенного на север, открывался вид на каменистый холм, возвышавшийся над долиной.

Рабочий поселок был построен в начале века, когда на фабрике Жоржа Летурно работало до пяти тысяч человек. При современной технике она давала больше продукции, чем прежде, хотя заняты на ней были только тысяча двести человек, и поэтому в рабочем поселке существовало правило: по одной комнате на каждого жильца. (Пьеретта получила квартиру в то время, когда она поселилась здесь с мужем и ребенком.) Однако на каждом этаже имелась только одна уборная для всех десяти квартир с номерками на входных дверях, которые тянулись в ряд вдоль открытой галереи, и во всем поселке не было ни одной ванны. Душевая, устроенная в середине прямоугольника, образованного жилыми корпусами, действовала только летом. Когда Пьеретта выставила требование, чтобы душевую топили и зимой, Нобле ответил ей так:

— Слишком дорого обойдется. Да и зачем топить? Вы же прекрасно знаете, что зимой никто не пойдет мыться в душевую. И правильно сделает! Скажите, пожалуйста, какую моду завели — в любую погоду водой себя поливать. Так недолго ревматизм схватить или чахотку.

Нобле говорил совершенно искренне. Кстати сказать, ни ванн, ни душа не было и в тех домиках, где жил административно-технический персонал фабрики. Не было их и в квартире Нобле, и его дочь, двадцатитрехлетняя девица, закончившая заочный курс литературного факультета, раз в год закатывала отцу сцену, требуя, чтобы он оборудовал в кредит ванную комнату. Но делала она это только для standing [14] Положение, вес (англ.). , ведь она читала журнал «Селексьон». Если бы отец уступил ее требованиям, она все равно не стала бы мыться в ванне зимой — такова сила воспитания. Во всем городе было одно-единственное исключение — технический директор инженер Таллагран, мужчина тридцати пяти лет, окончивший Училище гражданских инженеров и женатый на дочери директора горнорудной компании, разбогатевшего при национализации копей. Таллагран устроил за свой счет ванную комнату, и его жена купалась каждое утро, о чем говорил весь город. Такого рода штрихи свидетельствовали о глубоком различии между двумя поколениями административно-технического персонала АПТО. Различие это сказывалось и в их методах работы на фабрике.