Дмитрий Долинин - Здесь, под небом чужим

Явилась Вьюшка, вспрыгнула Анне на бок, потопталась, устраиваясь, улеглась и уставилась мне в глаза, будто говорила: она моя.

Я вернулся на кухню и допил остатки коньяка. Зазвонил телефон.

– Ну, вы там все знаете? – спросила ассистентка. – Про Нью-Йорк?

– Знаем, видели.

– Вот кошмар… Снимать закончил? Заехать за Аннушкой?

– Снимать-то закончил. Только Аннушка твоя спит.

– Ну вот. Я ж говорила, что вы не поссоритесь.

– Да ладно, она после того, что по ящику увидела, потребовала выпить, – стал я оправдываться. – Ну, напилась и уснула. Перенервничала. Она вам нужна сегодня?

– Пусть спит. Отвезешь ее потом в гостиницу?

– Отвезу, конечно.

Часа через три Анна проснулась, съела три бутерброда с колбасой под толстым слоем горчицы, выпила чаю, и я поснимал ее в «царском» платье, которое оказалось вовсе не царским, а формой сест ры милосердия. Сестринская косынка и серое платье с крестом на груди были ей к лицу.

Вызвал такси и отправил ее в гостиницу.

Пошел в лабораторию и заказал срочную проявку и печать. Через пару часов получил около сотни маленьких отпечатков, отобрал из них полтора десятка самых приличных и велел напечатать их покрупнее. Дома разложил фотографии на столе. Получилось! Анна предстала красивой, яркой и разной: сдержанно кокетливой, нежной, задумчивой, философски размышляющей, испуганной, властной. Потом я нашел в коробке, куда были когда-то без всякого порядка упрятаны старые фотографии, портрет Алины институтских времен, то есть тех, когда мы с ней еще не были знакомы. Стал сравнивать. И, конечно, сходство юной Алины и Аннушки обнаружилось. Или мне просто очень хотелось его обнаружить?

Надю мои фотографии привели в восторг, и она настроилась, что играть Марию будет именно Аннушка. Небольшой рост, считала она – не помеха. До начала кинопроб Анна уезжала домой в Ярославль. В тамошнем театре начинался сезон. Про ее отъезд я узнал с опозданием, побежал в лабораторию, напечатал для нее несколько портретов и примчался на вокзал минут за десять до отхода поезда. Она курила возле вагона. Удивилась, увидев меня.

– О, дедушка! Привет!

Разглядывала фотографии, качала головой.

– Неужели это я? Такая красавица? Как это у тебя получилось? Сколько с меня?

– Нисколько.

– Что ли, подарок?

– Вроде того.

– Ох, дед, спасибо. Кажется, в этом гадюшнике ты один – приличный человек.

– Что случилось? Они тебя обидели?

– Вся жизнь – игра. Задумана херово, а играть-то нужно всерьез.

– Не умничай.

– Да? Слухи ходят, этот ваш Владлен не хочет меня. Хочет только известную артистку. Медийную. Эту, как ее, Рязанову. А Надька темнит. Гонит пургу.

– Надя хочет тебя.

– Ладно, поглядим. Вот приеду на кинопробу, все отпадут!

Проводница звала в вагон, поезду пора было отправляться. Аннушка чмокнула меня в щеку, шагнула к тамбуру, потом вдруг обернулась, подскочила ко мне, прошептала:

– Когда приеду, можно у тебя пожить? – Умчалась, возникла за стеклом, рисовала в воздухе один за другим вопросительные знаки, а я кивал в ответ. Поезд дернулся и поехал. Аннушка махала рукой, и я махал…

Через день Надя попросила меня снять портрет одного артиста, потом портрет Рязановой, время шло, срок моей французской визы истекал, в Париж я так и не поехал. Потом никто из киногруппы меня долго не беспокоил, а сами они работали вовсю. Подбирали актеров, а их нужно было набрать не менее сотни, ездили на выбор натуры в Псков, Гомель и Витебск, планировали будущие съемки, считали смету, договаривались с царскосельскими дворцами о работе в интерьерах.

Опять, как когда-то, когда я еще только корпел над таинственными документами, случилась туманная и снежная зима. Правда, та была гораздо длиннее, а теперь спешно и пусто прокатил декабрь, за ним январь, и уже начинался февраль. Месяцы летели незаметно. Я жил, как в пустыне. Иногда перезванивался с Надей. В начале января там, у них на студии, начались кинопробы. Приезжала Аннушка. Мне она не позвонила. Иногда, как прежде, я бродил с фотоаппаратом, снимал зимний Питер, подкарауливая, как когда-то, крупный снегопад, но делал я это как-то равнодушно, механически. Моя фотографическая стезя, быть может, постепенно изживала себя. Нужно было, наверное, что-то писать, но я не знал, что. И еще эта Аннушка…

Вдруг позвонил Владлен. Он решил вести дело по-американски. Съемки еще не начались, но рекламная кампания будущего фильма должна стартовать заранее. Требовалось мое интервью для телевидения.