– Ну да, император Николай Александрович ворон сотнями отстреливал, – сказал я, а Надя тут же ткнула меня под столом ногой.
– Ворон не надо, – сказал Владлен, очки его сурово блеснули. – Нам надо вернуть России имперское величие. Царская власть в этом фильме должна быть поднята на котурны. Нужны красивые, мощные эпизоды. Золото, парча, бриллианты…
– Но это же очень дорого, Владлен Владленович, – сказала Надя.
– А это не ваша забота. Я видел все ваши фильмы. Вы реалист, так сказать – певец будней простых людей. Качественный певец. Если вам парадные дворцовые сцены не по вкусу, я могу для их постановки пригласить другого режиссера…
– Нет, нет, – поспешно сказала Надя, – я справлюсь.
– А вы думаете, ваши военные куски обойдутся дешевле? – продолжал он. – А госпитали? А цеппелины? Короче, сколько вам нужно времени, чтобы написать новые сцены? – обратился он ко мне.
– Недели две.
– Хорошо. Через две недели жду вас с готовыми текстами.
– Может, эти эпизоды давать как воспоминания? – спросила Надя.
– Всё может быть, – сказал Владлен. – Сначала напишите. Если мы их утвердим, тут же подписываем договора и, господа, – вы получаете авансы!
Я взялся за работу. Самое трудное было придумать нечто торжественное, пафосное, потому что пафос всегда был мне чужд. Но одна сценка, как мне кажется, получилась занятной. Она относилась к детству нашей героини. Какой-то прием в загородном дворце родителей нашей принцессы. Нарядные дамы, мундирные мужчины. Все ждут появления императора. Наконец он появляется (это еще Александр Третий), здоровается с присутствующими. Интересуется детьми, а их нет как нет. Лакеев посылают в парк на поиски детей, вскоре их приводят и они предстают перед императором. Мальчик в порванной и перепачканной матроске. Девочка в промокшем платьице, она приседает в книксене, сдергивает с головы шляпку, из нее шлепаются на пол пять лягушек и скачут по роскошному паркету в разные стороны. Какая-то дама взвизгивает. Все замирают в растерянности до тех пор, пока император не начинает оглушительно хохотать, тем самым разрешая смеяться остальным…
Через две недели Владлен одобрил новые эпизоды, и вот-вот должна была начаться работа над фильмом. А моя, многолетняя, прекратилась начисто, и я внезапно ощутил оглушительную пустоту. Полученные пять тысяч ничего не решали. Я не знал, что с ними делать. Была бы жива Алина, уж она бы придумала. Устроили бы мы ремонт в квартире. Поехали бы, допустим, в Париж, она всегда мечтала о недоступном для нас в те времена Париже. А что мне там делать одному? Ехать в туристской группе? Нет уж, простите, коллектива мне хватало в Доме юных дарований. Ходить я туда перестал, и меня уволили. Несколько способных учеников захаживали ко мне домой, я давал им советы, оценивал их работы, но вскоре они исчезли, растворились, раз за разом заставая меня пьяным.
В тяжелом похмелье иногда случаются ценные открытия. Все будничные суетливые мелкие обязательства, необходимости, соображения исчезают, растворяются в тупой мути, а из нее вдруг выплывает единственная, доселе прятавшаяся, главная мысль. Так одним похмельным утром до меня дошло, что все мои сценарные изыски являли собой замену любви. Любви к Алине. Ведь, сочиняя сценарий, я всегда представлял себе Алину: что бы она сказала, как бы поступила. Я продолжал жить с ней. Но когда Надя как-то прежде сказала мне об этом, я решил, что это всего лишь бабьи сантименты…
В холодильнике оставалось полбутылки. Прикончил водку, лег спать, спал, наверное, целые сутки или двое, не реагируя на кошачьи попытки меня разбудить, и проснулся неведомым утром с твердым желанием прекратить пьянство, по крайней мере, одиночное. Прекратил, но пустота никуда не делась, только нарисовалась еще явственнее, и я все же решил поглядеть на Париж. Начал оформлять заграничный паспорт, позвонил одному старому знакомому, который давно обитал в Париже, и попросил прислать мне какую-нибудь бумажку, чтобы я мог получить французскую визу. Вскоре бумажка пришла. Оказалось, что в Париже обитает некто Хвостенко, «Хвост», художник и сочинитель загадочных песен времен нашей фотовыставки в Доме культуры физиков. У него в Париже своя мастерская, подвал, где с благословения местных муниципальных властей он ставит какую-то русскую пьесу. И вот как бы для оформления спектакля требуется русский фотограф, и этот фотограф – я. Вскоре виза была получена, а в начале сентября вдруг позвонила Надя.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу