Ирэн Роздобудько - Двенадцать. Увядшие цветы выбрасывают (сборник)

В город я выезжаю нечасто, хотя недавно получила права. Мне нравится жить тут, посреди тишины и деревьев, в собственном доме. Правда, он слишком мал для такого громкого названия – «дом»: кухня и комната. Но кухня не похожа на обычную: плита отгорожена раздвижной деревянной перегородкой, в центре – круглый стол на гнутых медных ножках со стеклянной поверхностью, вокруг него – кресла. Кухня очень большая. На столе – компьютер, бумаги, газеты. Если приходят гости, все это убирается. Я расстилаю ярко-зеленую скатерть, ставлю такого же цвета чайник и чашки. На стене в кухне висят картины, иконы, фотографии… Тут мне уютно. В комнате на стенах тканые гуцульские коврики с геометрическими узорами – черными, алыми, желтыми. Я люблю геометрию. Хотя в школе по этому скучному предмету мне еле-еле натягивали «тройку».

Теперь я знаю, что через точные науки можно прийти к самому неожиданному, да что там – к чему угодно…

Возле окна в комнате стоит кресло-качалка. Я никогда не сажусь в него и никому не позволяю этого делать – оно достаточно потрудилось в прошлом столетии, пусть отдохнет. Когда я прихожу домой, всегда говорю ему: «Приветствую вас, мой генерал!» И мне кажется, что кресло покачивается в ответ.

…Сегодня я собираюсь как следует поработать. Но сначала я варю кофе и, пока за перегородкой попыхивает кофеварка, смотрю за окно. Там идет снег… Чисто и светло в мире. Так чисто и светло, как бывает только зимой или иногда… внутри тебя – немного слева от сердца и чуть ниже, там, где находится тот 21 грамм, на который худеет человек, когда умирает…

Мои 21 грамм – на месте. Я это достаточно четко ощущаю.

Когда я допью кофе и насмотрюсь на снег, начну работать…

Телефонный звонок. Длинный – междугородный. Перепутала – международный.

– Тут дождь… – произносит знакомый голос.

– А у нас снег… – отвечаю я.

– Когда твой самолет? – спрашивают в трубке. – Тебя все ждут… Завтра церемония награждения. Не хочу стоять на сцене без тебя!

– Я не приеду, – говорю я, – я там умру, ты же знаешь…

– Но мы вернемся вместе! И это – твоя победа!

– Это мое поражение, – говорю я. – Я этого не хотела. ОНА этого не хотела. Поэтому я сейчас должна засесть за работу. Это будет совершенно другое кино…

– Я тебе верю. Но пойми – это твоя победа!! И… ИХ тоже.

– Кого мы победили, дурачок?..

Пауза.

– Время. Забвение. Старость. Ложь. Себя. Другое нас не должно волновать.

Пауза.

– У нас снег… – тихо говорю я.

– Я еще застану его. Я возвращаюсь как раз на Рождество… Я уже взял билет.

– А я… сдала свой.

– Я в этом и не сомневался. Просто очень захотелось побродить с тобой по Елисейским Полям. Купить тебе платье, пирожные…

– Как поля? – спрашиваю я.

– Тут совсем нет цветов и деревьев, – смеется трубка. – Сплошные рестораны и бутики.

– К черту! – говорю я. – К черту эти поля, если на них ничего не растет!

– К черту! – эхом откликается трубка, и снова повисает пауза.

– Знаешь, – говорю я, – кажется, я скучаю по тебе…

И кладу трубку. Мне нужно сосредоточиться.

Я закрываю глаза. Вижу заснеженный парк. Вижу будто откуда-то сверху – из окна второго этажа…

…А внизу медленно идут по снегу две женщины – старая и молодая. Молодая поддерживает пожилую под руку. А потом отпускает и отходит. Потому что неподалеку темнеет еще одна фигурка. Молодой рядом с ними – не место…

Я не слышу их голосов, не представляю, что они могут сказать друг другу. Что? Нужно подумать… Эти две женщины никогда не виделись. Их пути пересекались только в искривленном пространстве – на экране, на страницах газет, в сплетнях и домыслах. Они всю жизнь считали, что ненавидят друг друга. Но ненависть более склонна искать встречи и мести, чем благородство. В прямолинейном мире Эдит могла бы носить в своей сумочке пузырек с серной кислотой – на случай такой встречи. О, я прекрасно могу себе это представить, судя по ее внешности! Хотя лица бывают так обманчивы. За саркастической улыбкой, резким тоном, самоуверенностью чаще всего кроется тонкая субстанция, которая не выжила бы, не сохранилась, не выстояла бы без этих защитных реакций! А весь елей мира собран на языке ханжей.

Стоя напротив друг друга через столько лет, о чем они могут говорить?!

– Снимай, пожалуйста… – шепчет Стефка Эду, и он берется за камеру, направляет красный огонек на деревья, на две маленькие фигурки в заснеженном парке.

– Смотри, снова пошел снег… – шепчет он.