Ирэн Роздобудько - Двенадцать. Увядшие цветы выбрасывают (сборник)

Я старательно вытираю с губ помаду и запах противных усов.

– Он будет моим антрепренером, – говорю я. – Закончу гимназию – и на сцену! Конечно, отец этого не переживет. Может даже, проклянет, как Марию Заньковецкую ее батюшка…

– Я не об этом… – разочарованно шепчет подруга.

– А-а… Да никак… – говорю я.

– Без любви так всегда…

– Да что ты в этом понимаешь?! – шепотом ору я. – Вот увидишь: твой Серж в брачную ночь будет читать тебе стихи и без толку уговаривать до утра, а потом… потом пропадет на войне! А ты нацепишь халат и будешь накручивать волосы на папильотки…

Светлая головка падает лицом в подушку и рыдает… Я сажусь рядом и глажу ее нежные перышки.

– Ты злая, злая, – рыдает головка. – Ты хуже всех!

Она поднимается и обнимает меня. Я тоже плачу. Два привидения в белых сорочках под нереально ясным лунным светом…

(Кстати, потом с ней все так и произошло…)

…Вишневый табак, плед под костлявой задницей. А утром девочка сварила кофе. Теперь у меня есть свой чайник и больше не нужно плестись в столовую за стаканом кипятка.

Я всегда пила крепкий кофе и листала газеты, хотя мама утверждала, что газета в руках дамы – это безобразие. Когда отца забрали, мама умерла через месяц, а я перестала читать газеты…

Эта девочка очень славная. Я сразу поняла. Сразу, как только услышала ее голос – слегка хрипловатый, резкий. Так говорят те, кто хочет казаться хуже, чем есть на самом деле. Я в этом разбираюсь! Меня не проведешь. Она размахивает тряпкой, как тореадор плащом. Мне смешно. А она такая хмурая, сосредоточенная.

– Печальные молодые женщины никому не интересны! – не удержалась я от реплики два или три дня назад.

Сказала – и неожиданно в моей голове прозвучал голос Коко Шанель: «У вас слишком печальные глаза… Нужно радоваться жизни…» Как мне тогда были необходимы эти слова!

Теперь девочка принесла мне столько сокровищ – плед, табак, трубку…

Я не посмела отказаться. Посмотрела в ее глаза и сказала: «Спасибо». И сама себе удивилась. Что-то в ней было. Что?..

Я люблю нестандартные лица. А еще людей, которых про себя называю «со стержнем», а не с истерическим бабским надрывом, основанным на собственных рефлексиях и неудовлетворенности жизнью (чаще всего эта неудовлетворенность – полная чепуха, связанная с бытовыми мелочами, которые яйца выеденного не стоят). Но иногда такие лица бывают чем-то похожи. Разница – в интонациях голоса… Вначале я ошиблась. Думала, что это надрыв. А потом поняла – нет. Спинка всегда прямая, ножонки, как у балерины – носочки развернуты, шейка гордо вытянута, в глазах – немой вопрос к человечеству. Конечно же, про смысл существования. Сразу видно: максималистка. Таким всегда трудно. Я бы прочистила ей мозги, только не знаю, как начать, с чего…

Пока утром пила кофе (даже на завтрак не пошла!) и размышляла над этим вопросом, периодически встряхивая свое прогнившее нутро качаньем в отремонтированном кресле, она вдруг спросила:

– Вы – Эдит Береш?

Вот так, без обиняков. Никогда не думала, что услышу это имя еще раз. Что я могла ответить? Я сказала: «Да». И сразу же превратилась в чучело – в забытую Богом старуху, которая никак не может покинуть этот мир. Стыдно быть такой старой и беспомощной, когда тебя называют таким именем. Эдит Береш – это огонь и лед, утонченный профиль, пальцы в перстнях, черный бархат, плащ Гамлета, мантия Марии Стюарт! И даже… Даже фуфайка и чернильный номер на лбу. Но только не немощная старуха, на которую вот так смотрит эта девочка… Смотрю и в ее взгляде не нахожу болезненного сочувствия – она смотрит с восторгом.

Можно расслабиться.

Она садится рядом.

Она прекрасно понимает, что первое слово уже сказано, поэтому продолжает:

– Почему у вас на стене фотография другой женщины? Кто такая Леда Нежина? А это – Лебедь?

Я смеюсь. Она хочет оживить привидения моей жизни. Но я еще не впала в маразм! Эти привидения ко мне не являются. Просто я констатирую факты, перебираю имена, будто гадаю на ромашке: Леда, Лебедь, Эдит Береш… Когда лепестки заканчиваются на Леде, я радуюсь… Это значит, что я могу умереть спокойно. Умереть и встретить ее ТАМ, если тут не довелось. Вот тогда и скажу ей все, что думала, посылая белые лилии на каждую премьеру, все, что не давало мне покоя в Джезказгане, Каргополе, Шелуте, Вятлаге, в ледяном или знойном одиночестве…

Я скажу ей: «По сравнению с Эдит Береш ты навсегда останешься жалкой субреткой, маленькой бездарностью!»