В комнате я спросил Руб, где бы он повесил наш знак на стену. Может, я спросил, чтобы поскорее забыть слова Стива.
— Тут?
— Не.
— Тут?
— Не.
— Тут?
Ответа не было долго, а свет в нашей комнате еще горел, пока Руб думал какие-то мысли, о чем-то мне навсегда неведомом. Он молча лежал на кровати и тихонько потирал свою бороду, будто кроме нее у него больше ничего не осталось.
Я, устроившись в постели, усиленно думал про завтрашний день, про работу у Конлонов. Ребекка Конлон. Я думал, этот день так и не настанет, — но завтра мы опять будем там. Я забыл и про Руба, и про Стива, и было так здорово жить, не терзаться совестью и ждать встречи с девушкой, которая стоит того, чтобы о ней молиться.
После долгого молчания Руб выступил с заявлением.
Он сказал:
— Кэмерон, я бы вообще не стал вешать знак на стену.
Я повернулся и посмотрел на него.
— Почему?
— Сам знаешь, — Руб уставился в потолок. Только губы шевелились. — Потому что стоило маме его увидеть, как она бы меня прикончила.
По городу рыщет машина. Здоровая оранжевая, у нее басовитый сосредоточенный гуд, как у всех таких машин. Рокот разносится по улицам, но она всегда останавливается на красный, на знак «Стоп» и все такое прочее.
Смена сцены…
Мы с Рубом выходим из дому, вроде как на футбол, смотреть Стива, хотя, вообще-то, на дворе два часа ночи. Холодно. Знаете, такой нездоровый холод. Который будто дышит. Он ломится в рот, резкий и злой.
Вопрос.
Руб:
— Тебе никогда не хотелось отметелить старика?
— Нашего старика?
— Ну а какого.
— Зачем?
— Не знаю… Тебе не думалось, что это было б прикольно?
— Нет, не думалось.
На этом мы замолкаем и шагаем в тишине. Шаркаем по тротуару, одна-другая случайная машина катит мимо. Такси проезжают, виляя по всей дороге, тяжело пыхтит перегруженный мусоровоз. И оранжевая машина обгоняет нас с ревом.
— Задроты, — говорю я Рубу.
— Точно.
Тем временем оранжевая удаляется, ее рев затихает, потом вновь раздается на боковой улице позади нас.
Смена сцены…
Мы с Рубом стоим на углу Маршалл-и Карлайл-стрит. Требовательный гул оранжевой все ближе, и Руб пригибается, зажав между ног украденный нами дорожный знак. Я смотрю на столб от знака, он пуст. Просто голый столб, забетонированный в тротуар.
Вот и она.
Оранжевая летит по Маршалл-стрит, практически заглатывая собственную скорость, жадно ее набирая.
Мимо нас она просто летит.
Знака нет.
Знака нет.
Оранжевая газует, я крепко зажмуриваюсь… и в тот же миг — пронзительный стискивающий визг от нахлеста металла на металл, вопль и запоздавший на миг дождь битого стекла.
Руб пригибается.
Я стою и все не открываю глаз.
Тишина-ропот.
Она со всех сторон.
Я открываю глаза, мы идем.
Руб бросает знак, выпрямляется, и мы шагаем в медленном зябком ужасе к машинам, которые, кажется, вгрызлись друг в друга в драке.
Люди внутри кажутся проглоченными.
Они трупы, они в крови, они переломанные.
Они мертвые.
— Они мертвые! — кричу я Рубу, но из меня не доносится ни звука. Звуков нет. Голоса нет.
И тут одно из мертвых тел оживает.
Оно выкатывает на меня глаза и кричит, и мои уши не выдерживают этот крик. Я валюсь наземь, стискиваю руками голову.
Когда наутро мы с отцом приехали к Конлонам, сердце у меня и правда колотилось настолько гулко, или через край, как я это назвал раньше, что как будто даже болело. Оно чем-то накачивало мне горло, и я от этого исходил слюной вопросов.
Что я скажу?
Как поведу себя при встрече?
Любезно?
Спокойно?
Безразлично?
Или робко и тактично — в том духе, который никогда мне не помогал?
Кто бы знал.
По дороге туда я думал, что подавлюсь, или задохнусь, или как-то. Такое вот чувство эта девушка посеяла во мне. Чем меньше оставалось до ее дома, тем больше разрасталось это чувство. Дело дошло до того, что я хотел, чтобы на следующем перекрестке мы встали на красный и мне хватило времени все обдумать. Смешно. У меня была неделя на раздумия, на подготовку, и вот пришла суббота, а я в полной растерянности.
Наверное, слишком много времени на раздумия. А может, стоило поменьше волноваться про Сару и Брюса и не тратить время на кражу и возвращение дорожных знаков с Рубом. Наверное, тогда у меня самого дела пошли бы лучше. Может, сейчас все было бы, как надо.
Читать дальше