Артемий Ульянов - Новые записки санитара морга

Старший подошел и, лишь бросив беглый взгляд, сразу спросил:

— А че так криво-то?

Я неопределенно пожал плечами. И тут Вовка, видимо, решил положить конец нашим общим мытарствам.

— Так, слушай, Темыч. Сейчас все на хрен бросаем, ты берешь эти треклятые зубы и будешь ставить их, пока с закрытыми глазами не сделаешь, лады? Как автомат Калашникова, понял?

— Может, потом? — жалобно спросил я, выпотрошенный утренними выдачами и пятью вскрытиями. Да и одевать предстояло еще немало.

— Не, потом уже был, хватит. Вперед, друг мой, вперед.

Тоскливо поморщившись, я взялся за протезы. Спустя какое-то количество повторений дело пошло лучше. Вовка остановил меня, подытожив:

— Ну вот, когда у самого появятся такие же, у тебя уже будет опыт.

Я от души заржал, после пробубнив себе под нос:

— А интересно, когда?

Итак, уже 11 часов утра. Начались отпевания, прекратившие утренний цейтнот, ведь теперь интервал между похорон растянется на 30–40 минут. А мне пора оставить зону выдач, полную пряного запаха разнообразной парфюмерии. Мы обязательно еще туда вернемся. Но сейчас нас ждут другие запахи, ведь настало время секционной мясорубки. Или просто - секции.

Секционная работа — эта другая стихия, лежащая на обратной стороне рабочего дня. Нагрузка здесь значительно выше, а потому в процессе можно найти что-то общее с фитнесом. И сэкономить на спортивном зале. Мертвые тела сограждан разной комплекции эффективно заменят любые тренажеры. Кроме того, общение с родней и напарниками заменяется в секционной общением с врачами. Фамилии усопших уже определены и лежат у меня в кармане пижамы, написанные на маленьком квадратном листке. Сегодня их будет не меньше пяти, есть повод пропотеть. Я начну вскрытие с первых двух. А закончив, тут же начну быстро зашивать, чтобы освободить место для тех, кто в очереди. Да, здесь, в морге, как и в любом другом медицинском учреждении страны, очередь.

Как-то раз, глядя на внушительный список пациентов, которым уже никто не сможет помочь, я вдруг представил их говорящими. Лежа на полках холодильника, они обсуждали предстоящую процедуру.

— Извините, вы к доктору Савельеву, на вскрытие? — спрашивала сухая старушка в подгузнике у грузного бородатого мужчины. Он утвердительно кивает, вздыхая. — Так я за вами буду. Не подскажете, большая очередь?

— Четверо перед нами, — неохотно отвечал он.

— И надолго это?

— Ну, смотря сколько врачей работает, — резонно заметила ее соседка по холодильнику, рассматривая свою черную от гангрены ногу. — Я следующая пойду, — добавила она.

— Да не во врачах дело. Главное, сколько санитаров вскрывают, а он сегодня вроде один, — со знанием дела сказал мужчина.

— Значит, не скоро еще? — озабоченно уточнила гражданка в памперсе.

— Подождать придется, судя по всему, — согласился с ней бородач. — А вы что, куда-то торопитесь?

— Да нет, куда уж теперь торопиться-то, — понуро сказала она, словно вспомнив, что умерла. — Это уж я так, по привычке.

— Полжизни в очередях провели, и вот опять, — недовольно пробурчала дама с гангреной.

Все трое немного помолчали. Но вскоре разговор потек вновь.

— У меня с год назад подруга преставилась, так ее тоже вскрывали. И зачем только, в 82 года. Ума не приложу.

— Так надо же причину смерти выяснить, — снисходительно пояснил бородач.

— Чего ж тут выяснять? От старости, понятно дело, — возразила она.

— Нет такого диагноза «от старости». А справку о смерти выписать-то надо, а то и похорон не будет.

— Все ради бумажки, бюрократы проклятые, — ворчливо вставила бабулька с гангреной. — Ведь все нутро достанут.

— Как достанут? — испуганно переспросила та, что в подгузнике.

— Нутро ладно, еще ведь и голову распилят, чтоб мозги добыть, — подал голос мужчина. — Когда пилу включают, даже здесь слышно.

— Да вы что? Ужас какой! Как же это я с распиленной головой-то на похоронах покажусь? — всполошилась она.

— Да так же, как все. Потом-то зашьют, — успокаивал ее сосед по холодильнику.

— А внутренности куда?

— Посмотрят да обратно засунут. А чего вы так переживаете? Зачем вам теперь они?

— Ну, не знаю, всю жизнь с ними была, они ж мне Богом дадены.

— Так Он нам душу-то для того и дал, чтоб мы о потрохах не беспокоились. Столько лет их лелеяли, хватит уже, — сказал бородач.

— С одной стороны — оно, конечно, так. — будто нехотя согласилась с ним старушка. — И все-таки — страшно как-то, голову пилить, — сложила она в жалостное выражение мертвое морщинистое лицо.