Даниэль Пайснер - В темноте

– Если не заткнешься, пристрелю!

Мы остолбенели от ужаса. Даже сторонников Вайсса эти слова повергли в ужас. Думаю, до сего момента никто из них не видел у Вайсса пистолета. Наверно, он прятал его так же тщательно, как мой папа деньги и драгоценности. Соха с Вроблевским носили оружие и не скрывали от нас этого, но у нас в группе никаких разговоров об оружии не было. Тем не менее теперь один из них был направлен на самого маленького из нас. Все были так ошарашены, что в бункере наступила полная тишина. Замолчал и Павел. Он был настолько напуган, что не мог даже плакать. Мама схватила его в охапку и заслонила его своим телом, повернувшись к Вайссу спиной. Она обняла и меня тоже. Она больше не могла мириться с тем, что наша судьба связана с судьбой этого подонка. Она смотрела на него так же, как смотрела на крыс, – со смесью ненависти и отвращения.

Через несколько напряженных мгновений Вайсс убрал пистолет и вернулся на свою половину. Целую вечность в убежище стояла тишина. Мама качала нас с Павлом у себя на коленях и шептала:

– Тише, тише, тише. Шшш, шшш, шшш .

Павел дрожал, и мама пыталась успокоить нас точно так же, как в квартире на Коперника, 12, – в том, счастливом мире…

Где-то через час вернулся папа. Мы услышали его приближение задолго до того, как он появился в устье ведущего в камеру тоннеля. Он сразу понял, что что-то произошло. Он раздал воду и вернулся к нам, наклонился к матери, и она шепотом рассказала ему о случившемся. Было темно, и я не видела его лица, но представляла, как он покраснел от ярости. Все это время я не могла дождаться, когда папа вернется из своего путешествия по тоннелю. Я знала, он разберется с Вайссом. Папа положил руку Павлу на голову и, нежно поглаживая брата по волосам, задумался.

Наверно, отцу пришлось сдерживаться изо всех сил, но он до конца дня не сказал Вайссу ни слова. На протяжении многих лет после этого он говорил, что не хотел эскалации конфликта, потому что еле-еле справлялся с гневом, а гнев разуму не товарищ. В конце концов он решил выждать.

На следующий день папа ничего не сказал и Сохе. Соха с Вроблевским передали сумку с хлебом Галине, которая отломила от буханки несколько больших кусков для «своих», а остатки принесла нам. Соха поспрашивал про то да се… Все шло, как обычно, до того момента, когда пришла пора расплачиваться с Сохой. Тогда папа передал Сохе деньги, завернутые в записку, в которой сообщил об инциденте.

Соха забрал сверток и скрылся с Вроблевским в трубе. Когда они ушли, в убежище воцарилась та же напряженная тишина, что и вчера. Но через час мы снова услышали хлюпанье чьих-то сапог. Шаги приближались к нам, казалось, целую вечность. Повторного визита наших спасителей никто не ожидал – мы встревожились. Никто не знал, что делать и как реагировать, но вскоре в нашем убежище появились Соха с Вроблевским, только на этот раз с оружием в руках. Они направились прямиком к Вайссу.

Соха потребовал от Вайсса сдать оружие. Потом повернулся к его приятелям и приказал им сделать то же. Помню, он забрал у них еще два или три пистолета. Затем Соха схватил Вайсса за грудки, подтянул поближе и сказал:

– Я спасаю только Хигера и его семью. Ты оказался тут просто по счастливой случайности. Если я увижу, что с их голов упал хоть волосок, тебе конец.

Он говорил совершенно спокойно, но в голосе его сквозило нескрываемое презрение.

Соха собрал оружие и ушел, но перед уходом о чем-то поговорил в уголке с папой. Думаю, во время этой беседы он отдал отцу один из конфискованных пистолетов, чтобы ему было чем защитить нас в случае чего, но я потом ни разу не видела никаких пистолетов среди его вещей, и он никогда не писал об оружии в своих дневниках. Как бы там ни было, с этого момента обстановка в нашем убежище изменилась. Вайсс стал вести себя тихо. Он и его приятели по-прежнему заводили всякие споры, но больше не пытались взять власть в свои руки. Они по-прежнему жаловались, но теперь все уже знали, что у них на то нет никаких оснований. Никто их больше не слушал. И Галина Винд перестала строить из себя королеву.

Папа называл нашу компанию группой самых везучих среди самых невезучих, но везло нам, прямо скажем, не так уж и сильно. И правда, нас угораздило начать подземную одиссею в начале обычного для Восточной Польши сезона дождей, а в 1943 году дожди шли весь июнь. В результате канализационные трубы были полны водой, и жить под землей становилось очень опасно.