Даниэль Пайснер - В темноте

Я начала приглядываться к нашей компании. Как правило, мы сидели двумя группами в разных концах нашего бункера. С нами – мной, Павлом, папой, мамой – сидел дядя, портной Якоб Берестыцкий, наверно, самый религиозный еврей из всей компании, парикмахер Мундек Маргулис (Корсар), чрезвычайно трудолюбивый и веселый человек, и Клара Келер. Эта девушка буквально прилепилась к маме в самую первую ночь, проведенную нами в канализации..

– Вы будете мне мамой. Pani bedzie moja mama , – заявила она.

Мама спорить не стала. Клару к нам привел Корсар, и они оба нам очень нравились. Мы сразу увидели, что это хорошие люди с сильным характером. Если Кларе для спокойствия нужно было держаться поближе к маме, – пожалуйста, мама не возражала. Конечно, ей хватало забот со мной и Павлом, но в сердце всегда было местечко и для других людей.

На той стороне бункера был Вайсс, до сих пор считавший себя лидером нашего подземного сообщества, его пожилая мама, которую мы называли бабулей , и молодая женщина по имени Галина Винд. Бабуля была хорошим человеком. Она казалась нам старушкой, но такой ее, увы, сделали обстоятельства.

Галина Винд – это отдельная история. В первые недели, когда она встала на сторону Вайсса, с ней было очень трудно. Она пошла с ним под землю, когда спуститься отказалась его жена, и теперь расхаживала по бункеру, словно была супругой нашего самозваного начальника. Между ними явно что-то было, но что , я сказать затрудняюсь. Когда Соха с Вроблевским приносили хлеб, именно Галина забирала его, а потом раздавала нам. Вайсс ей, конечно, в этом потакал. Как говорил папа, во время раздачи еды с нами она вела себя, словно королева с чернью, а самые большие куски неизменно отдавала бабуле , Вайссу и его приспешникам.

Кроме того, в группу Вайсса входили Шмиэль Вайнберг с женой Геней и братья Хаскиль и Ицек Оренбахи. Договориться о чем-то с этими смутьянами было невозможно. Они постоянно критиковали Соху и говорили, что он не способен исполнять свои обещания. Они все время были недовольны принесенными им продуктами.

– Хлеб несвежий! – говорили они. – Порции маловаты!

Им не нравились условия жизни, будто это Соха был виноват в том, что в канализации грязно и воняет. Они терпеть не могли моего отца, Кубу, Берестыцкого и Корсара, оспаривали любые предложения и мнения. Сбиваясь в маленькую группу, они уходили в дальний угол и там шепотом обсуждали новые и, как им казалось, более удачные варианты спасения. Самым говорливым после Вайсса был, наверно, Вайнберг. Он громче всех жаловался на неудобства. И обожал критиковать всё и вся! Оренбахи от него отставали мало – просто делали это не так вызывающе. Немудрено, что мы с ними не могли ужиться.

Со временем мы узнали, что Шмиэль с Геней отдали свою дочурку женщине-арийке. Странно узнавать такие вещи о людях, к которым ты вроде бы уже начал относиться отрицательно! Сразу начинаешь видеть их в другом свете и немного иначе к ним относиться. По крайней мере, Геню Вайнберг мы начали жалеть. Шмиэль же был настолько трудным и неприятным в общении человеком, что к нему сочувствия просто не возникало. Но для сочувствия Гене Вайнберговой, как говорится в Польше, был и еще один повод: она уже несколько месяцев носила под сердцем ребенка. Она об этом никому не сказала. Не знаю, сказала ли она об этом своему мужу. Я абсолютно уверена, что Вайсс и его приятели отговорили бы ее искать спасения под землей, если б знали о том, что она в положении. Мало того, этого бы не допустил и Соха. Конечно, никто из нас не имел ни малейшего представления, сколько мы будем прятаться под землей, но всем было бы понятно, что для беременной женщины и ее еще не родившегося ребенка жить в таких условиях будет очень опасно.

Состояние Вайнберговой оставалось незамеченным очень долго. Она почти никогда не снимала свое черное пальто, а присаживаясь на камни, накрывалась им, как одеялом. Кроме того, в нашем убежище под Марией Снежной было темно, и поэтому разглядеть друг друга у нас не было возможности. В определенных ситуациях (например, когда нам надо было отойти в темный уголок, чтобы справить нужду) темнота оказывалась полезной, но отсутствие света позволило Вайнберговой довольно долго скрывать беременность от остальных.

Еще в нашей компании был доктор Вайсс. Но в родственных связях с хамоватым Вайссом он не состоял. Вообще-то я даже не знаю, был ли он связан хоть с кем-нибудь из нашей группы. Он держался особняком. Возможно, Соха просто решил взять его с собой, когда сокращал большую группу до нынешней ее численности. Мы все относились к доктору Вайссу с симпатией. Он никогда не отказывал в помощи. Когда наставала его очередь идти за водой, он лез в трубу без протестов и жалоб. Он с благодарностью принимал ежедневную пайку хлеба и воды. Покуда у него были деньги, он исправно отдавал свою долю гонорара Сохе. Мне кажется, за все время, проведенное в подземелье, я не перемолвилась с ним и парой слов, но, с другой стороны, я ни разу не слышала, чтобы кто-нибудь сказал о нем плохо.