Эдвард Резерфорд - Лондон

Теперь они с Идой часто брали мальчика на прогулку. Сначала Дэвид мог сделать всего несколько шагов. Но в конце марта уже так гонял на пару с жилистым монахом, что Ида со смехом говаривала:

– Мальчишки, вы слишком прыткие! Мне не угнаться за вами!

Однажды теплым днем в конце апреля, когда они проходили мимо Олдвича, где какие-то юные сорвиголовы ныряли с насыпи в Темзу, Дэвид вдруг удивил дядю: помчался вниз, на бегу сбрасывая одежду и тоже намереваясь нырнуть. Брат Майкл крикнул, чтобы тот остановился, но невольно обрадовался при виде его тела – хрупкого и изящного, но снова сильного и здорового. Боясь, однако, что тот простудится, монах старательно растер его и, выбранив, обнял одной рукой и так держал, пока они быстро шагали к дому.

Но, несмотря на эти вспышки хорошего настроения, Дэвид часто грустил. Он полюбил молиться с монахом и продолжал расспрашивать его о религии. Раз или два печально признал: «Бог пощадил мою жизнь, но я не пойму за что». В мае же, когда Ида и Булл отправились на месяц в Боктон, Дэвид остался с дядей, сославшись на то, что лондонская весна – пора веселых ярмарок.

Именно тогда брат Майкл понял, что делать, однако впоследствии сомневался. Возможно, он что-то уловил в ночь после того, как Дэвид нырнул в Темзу, а может быть, через несколько ночей после отъезда Иды и Булла, когда явился в дом и застал мальчика за молитвой. Но одно понял наверняка: он не допустит, чтобы тот погубил свою душу. Если Бог вернул Дэвида из мира теней, то сделал это с особой целью. Не важно, какой разлад воспоследует между ним и братом, он должен исполнить свой долг. «Я спасу его», – постановил монах.

А далее постиг и другое. Если таково было намерение Господа, то Провидение вручило ему все средства к осуществлению замысла: материнское наследство. Обстоятельства полностью соответствовали условиям. Деньги должны пойти на укрепление веры в семье. «Ты поймешь, что делать», – сказала она. И ныне он не сомневался, что осознал.

В середине июня Майкл спокойно отправился в Вестминстерское аббатство, испросил встречи с аббатом и обо всем договорился.

Его вполне устроили условия. Какие бы претензии он ни имел к аббатству по молодости, сейчас они казались не столь важными. Монах был уверен, что Ида одобрит это место как достаточно аристократическое. Что до него, то, проведя полжизни в служении святому Варфоломею, он полагал, что заслужил покой. Присматривать за Дэвидом – меньшее, что он мог сделать. Их поступление и безоблачное пребывание в аббатстве будут обеспечены щедрым пожертвованием, на которое никогда не пошел бы Сампсон Булл. А потому, заключил он, в том участвовал высший промысел.

Так и вышло, что теплым майским вечером, когда стояла почти полная луна, брат Майкл с чистой совестью и ликующим сердцем пришел к племяннику со словами:

– Я наблюдаю в тебе склонность к религиозной жизни. Как ты считаешь сам?

На эти слова святого человека, которым он столь восхищался, не будучи крепок собственным молодым умом, Дэвид мог ответить лишь довольным румянцем и благодарным возгласом:

– О да, это так!

Сердце доброго брата Майкла затопило неизведанной доселе любовью, и он предложил:

– Если ты поступишь в великое Вестминстерское аббатство, я тоже пойду и стану тебе наставником.

В счастливом сознании этих событий и ни с кем более не делясь планами, Майкл ждал возвращения Булла и Иды. В том, что брат рассвирепеет, сомневаться не приходилось. Но помня, как тот горевал, полагая, что потерял сына, монах надеялся, что даже на склоне лет неверующее сердце купца могло смягчиться. Он собирался сказать, что Буллу, по крайней мере, можно радоваться тому, что сын живой, здоровый и обретается в монастыре по соседству, где, Бог свидетель, его не сложно навестить.

Что касалось Иды, монах был уверен: та будет рада и благодарна видеть пасынка в лоне Церкви. Когда пришло известие, что они вернутся в июне, он принялся ждать их наполовину в нетерпении, наполовину в тревоге, чтобы сообщить замечательные новости.

– Что ты наделал?

Такой он ее прежде не видел. Бледное благородное лицо стало по-рыцарски суровым. Большие карие глаза смотрели уничтожающе, как будто он был дерзкой деревенщиной.

– Служение Господу… – начал он.

– Дэвида в монахи? Как же он заведет детей?

– Мы все дети Господа, – произнес он в замешательстве.

– Господь не имеет нужды в моем пасынке, – парировала она с высокомерным презрением. – Он женится и войдет в благородную семью.