Мы с Бонни не обмолвились про нее ни единым грязным словом, хотя словарь наш не страдал от их скудости. Девочка была для нас вне этого. Она несла тайну, которая с этой поры заняла важное место в жизни нас обоих. Бонни начал водить компанию с девчонками: пестрая череда их свидетельствовала, что ни одна не задевала его всерьез. Хотя подружки его все до одной были как на подбор: прехорошенькие, за каждой стелется хвост воздыхателей. Бонни оттачивал коготки, поучая меня, что грубая сила — ничто. Силой ничего не добьешься. Сам он может победить девчонку, стоит пальцем поманить. Он и манил на тот или иной лад с тех самых пор.
Я катил сквозь сверкающее солнечное утро, сквозь налетающие ливни, иногда менявшиеся на мокрый снег. В Бакстоне я купил топографическую карту местности и, заехав в паб, заказал кружку пива, спросил, можно ли чего перекусить.
— Нет, — буркнул хозяин, — готовим только по будням.
— И даже сандвичей нет?
— Нет. Обслуги нет.
— Сколько же, интересно, требуется обслуги, чтобы состряпать сандвич?
Он испепелил меня взглядом, очевидно, приберегаемым для особых тупиц.
— Сделать один, не успеешь оглянуться, как подавай еще дюжину.
Я в зале сидел один — одинешенек. Правда, было еще рано.
— И прибыль не соблазняет?
— Обслуги нет, — проворчал хозяин, — а по выходным и продуктов.
Я забрел явно не туда, но кружка уже налита, и, усевшись за стол и изучая карту, задумался было над гостеприимством английских пивных. Через минуту я резко оттолкнул ее, хлебнул пива и грохнул кружкой по столу. Хозяин обернулся на стук. Может, истолковал его как раздражение, но я лишь выразил напавшую на меня оторопь. С какой стати я сюда явился? Как случилось, что фундамент моей жизни рассыпался в считанные дни? Эти тошные мысли я прокручивал чисто механически, не давая сознанию прояснить ситуацию до конца. Мне все не верилось в ее реальность.
Хозяин, выйдя из‑за стойки, собирал пустые кружки с соседнего столика. Я почувствовал, как он, прежде чем отойти, исподтишка глянул в мою сторону. Прельстился я фасадом паба. Снаружи он напоминал старинный уютный постоялый двор. Таковым и был. А какой‑то архитектор злачных мест переоборудовал безнадежно устаревший интерьер в беспросветно унылый, вгоняющий в тоску, современный. Потянувшись за картой — она свалилась на скамейку, — я заметил исполосованную хлорвиниловую обивку. Кто‑то выразил свое впечатление с бесцеремонностью, которой я — единожды в жизни — позавидовал.
Докончив пиво, я вышел. Чуть дальше по улице на одном из георгианских домов виднелась неоновая вывеска гостиницы.
Заперев бинокль, взятый из сумки, в багажник «мини», я вошел в гостиницу. Попросил у дежурной номер. Меня проводили в конец верхнего коридора со скрипучим полом, покрытым толстым ковром. В номере две огромные кровати, над каждой акварель с видами старого Бакстона. Ополоснув лицо и руки, я снова спустился, разыскав столовую, пообедал бифштексом и пирогом с почками, запил еду еще одной кружкой пива. И отправился к машине.
Спустя четверть часа за окошком уже мелькали распаханные поля, лучи солнца местами золотили застоявшуюся в бороздах воду. Ни единого домика, никаких строений по эту сторону дороги. Я высматривал ориентиры. За той кромкой должен быть карьер. Дальше по левую сторону лес. Да, все верно. Но сейчас, ранней весной, лес стоит обнаженный, а мы видели его всегда в пышной тенистой листве. «О Единорог в гуще кедровника. Нет волшебства, что укажет тропинку к нему. Светлое детство, вздохом прошелестевшее в зеленых лесах».
Я ехал все дальше, к деревне. На стену часовенки прилеплена фирменная дощечка сталепрокатной компании. Сюда с разрешения наших родителей — бывших прихожан англиканской церкви — водили нас Хеншоу. На главной улице из мрачных серокаменных домов я затормозил — надо было кое‑что купить. Я уже толкнул дверь мелочной лавки, и только тут заметил на стекле имя владельца «Ф. Уэлс». Сердце у меня екнуло. Нужно было выйти и все обдумать, но продавец выжидающе уставился на меня. Я крутанул вращающийся стеллаж с дешевенькими книжками, выгадывая время. Неужто такое бывает?
— Чем могу быть полезен?
Хозяину за пятьдесят, худощавое лицо, очки в мощной оправе; волосы гладкие, темные, еще не тронутые сединой, коротко острижены на затылке и висках.
— Какие у вас сигары из небольших?
Он обвел рукой полку.
— «Гамлет», «Маникин». И слабые — «Джон Плейерс». На них особый спрос.
Читать дальше