Стэн Барстоу: Любовь и музыка

Заскочив перед самым ленчем в бар «Сноп пшеницы» утром в субботу, я неожиданно увидел там Сэма Скелманторпа, сидевшего за полукружкой пива, озаряя комнату алым великолепием своего мундира.

— Запиши на мой счет, Джордж, — крикнул он хозяину, когда я заказал себе кружку пива, и, как только мне его принесли, прихватив с собой кружку, я тотчас пересел к нему.

— Сегодня состязание — спросил я его, когда мы быстро обменялись приветствиями.

— Свадьба, — сказал Сэм. — Только что вернулся.

— Кто-нибудь важный?

— Для нас важный, — сказал он, потягивая из своей кружки. — Видал когда-нибудь на свадьбе целый духовой оркестр?

— Нет, — говорю, — не видал.

— Чудесное зрелище, — говорит Сэм. — А уж как заиграют, прямо аж слезы на глаза навертываются. Лучше всякого органа. Чудесно.

Если есть такой человек, который любит рассказать что-то занятное, так это Сэм Скелманторп, нужно только полегоньку его к этому подвести. И вот, немного погодя, уютно устроившись за новой кружкой и легко попыхивая своей трубкой, он начал свой рассказ.

— Ты, по-моему, не знаешь Дэйва Фозергилла и Томми Олдройда, так ведь? — сказал Сэм.

— Ну, это ребята из нашего оркестра. Молодые. Хорошие друзья. Они знали друг друга еще с тех пор, как их мамаши притащили их младенцами в клинику. Даже еще раньше: их семьи жили через три дома на Ройдс-лейн, да и при рождении их разделяло немногим больше суток. Можно сказать, их свело вместе с самого начала. Так они и держались. Вместе ходили в школу. В детстве, знаешь, как друзей меняют, что рубашки. Но Дэйв и Томми — другое дело. Словно их клеем прилепило друг к дружке.

Мы все, бывало, говорим, что для того, чтобы их разлучить, без женщины не обойтись. И так оно и вышло. Но и тогда мы порядком удивились.

Они были совсем еще детьми, когда заинтересовались нашим оркестром и в скорости начали приставать к своим папашам, чтобы им дали инструменты. Ну, вот, папаши и привели их к нам на комиссию для прослушивания. У нас есть два-три инструмента, которые мы раздаем ученикам, так что увидев, как они загорелись, мы сказали, что все устроим. Мы, знаешь, всегда стараемся поддержать молодых ребят. Теперь духовые оркестры уже не то, что прежде, когда я был мальчишкой. Когда у тебя под боком радио и телевизор и тебя потчуют всяческими развлечениями, какой интерес учиться играть самому?

Во всяком случае им, конечно, был нужен один и тот же инструмент, и по вкусу им больше всего пришелся корнет. Старина Джесс Ходжкине, наш дирижер, сказал, что даст им несколько уроков, чтобы просто они поняли, с чем имеют дело.

Так вот, в скорости они начали проявлять кое-какие способности и Джесс, бывало, рассказывает про них на репетициях: «А эти два парнишки, что там у меня занимаются, они ничего, — скажет он, бывало, — и знаете, что: разрази меня гром, если я могу отличить, который из них лучше!» Они играли все лучше, и когда они могли мало-мальски продержаться самостоятельно, мы приняли их в оркестр. Когда им исполнилось лет по шестнадцати-семнадцати, у них обоих уже были сольные партии, и мы знали, что мы заполучили двоих из лучших молодых корнетистов во всем Йоркшире. И тут, должен тебе сказать, мы забеспокоились, потому что теперь едва парень начнет играть, как он уже, как говорится, жаждет ярких огней и новых пастбищ. И мы побаивались, как бы, прослышав про них, их не сманил какой-нибудь большой оркестр. И учти, не то, чтобы мы встали б им поперек дороги; но они оба так здорово играли, что на них чуть ли не держался наш оркестр. Страшно было подумать, что мы можем их потерять.

Но по всему выходило, что они вроде бы обосновались у нас прочно. Окончив школу, они поступили на ферму к старому Уизерсу, к тому, что на Нижней дороге, и это вроде бы их вполне устраивало. Они играли по всей округе, куда их ни приглашали, с любыми оркестрами, где не хватало народу. Им даже предлагали поехать в Крессли и в другие такие места и выступать там в джазе. Но они об этом и слышать не желали. Эта музыка джунглей не про них, говорили они, и отправлялись туда, где можно сыграть что-нибудь настоящее.

Что ж, для нас это было прекрасно. Но все мы знали, что есть одна вещь, которая непременно уведет-таки их от нас и разлучит между собой — это служба в армии.[Действие рассказа происходит, очевидно, до 1960 года, когда была отменена обязательная воинская повинность] Но ты знаешь, они как пошли вместе и служили вместе, так и вернулись вместе. И когда мы спрашивали, как это они ухитрились, они по своему обыкновению только, бывало, спокойно ухмыльнутся, да скажут, что на то, чтобы их разлучить, надо что-то посильнее армии.