Александр Крыласов - Дневник нарколога

— Свинья грязи найдет, — вздохнула Лукерья Кондратьевна.

— Оказывается, — тут Танечка выдержала томительную паузу, — гость перед тем, как прийти на дачу, расставил по сугробам пластиковые стаканчики с водкой. Они такие идут втроем, на дачи любуются. Жена писателя давай рассказывать: да чья это дача, да кто в ней жил, да что написал. А муж в это время — шасть к стаканчику, вольет себе в пасть и адью. А потом дальше прогуливается как ни в чем не бывало.

— Все они заодно, — проворчала Антонина Сергеевна, — все сволочи. Кастрировать их всех надо.

— Своего кастрируй, а остальных не трожь! — вспылила Надя.

— Действительно, — поддержала Люба.

— Как же вы незамужние бабы мужиков-то любите, — усмехнулась Антонина Сергеевна.

— А ты поживи одна.

— И поживу.

— И поживи. Тогда и будешь попой тарахтеть, — Надежда в сердцах звякнула чашкой.

— Фи, Наденька, — Генриетта Витальевна демонстративно отвернулась.

— А чего такого? Я попой сказала.

— А еще я читала, — вклинилась в разговор Танечка, — как один дядька всю свою семью объегорил. Заперли его в большую комнату, дверь затворили, а перед этим всю залу обшмонали…

— Фи, Танечка.

— Ну, обыскали, чтобы он, подлюка такая, нигде пузырь не схоронил. Так он все равно наклюкался. В жопу. Э-э-э-э. В стельку. И так несколько раз кряду, пока жена не доперла, в чем секрет. Оказывается, муж в серванте рюмки водкой заранее наполнял. Вот выдумщики.

— Взять бы всех этих выдумщиков да в ЛТП, — раздула тонкие ноздри Антонина Сергеевна, — какой чудак, интересно, решил ЛТП отменить?

— Чудак на букву «м». Ой, я же на свидание опаздываю! — неожиданно вспомнила Танечка и выпорхнула за дверь, не соизволив помыть за собой чашку.

— Господи! Кому сейчас только высшее образование ни дают, — поморщилась Генриетта Витальевна, — ей продавщицей в сельпо нужно работать, а не диагнозы ставить и детей лечить.

— Действительно, — хмыкнула Люба.

— А ваш-то, Генриетта Витальевна, закладывает за воротник? — Антонина Сергеевна вопросительно уставилась на заведующую.

— Что вы, у него язва.

— А-а-а-а-а.

В кармане халата Генриетты Витальевны зазвонил телефон, и она вышла из сестринской, чтобы поговорить без свидетелей.

— Знаем мы этих язвенников. Они водку не пьют, они ее на хлеб мажут, — рассмеялась Антонина Сергеевна, — так же, как все, квасит, только втихую. Карьеру боится поломать. Лизоблюд.

— Зря вы так. Может, он и вправду не пьет? — заступилась Люба.

— Ага, как же. С такой, как Генриетта, не только запьешь, клей будешь нюхать.

— Злая вы, Антонина Сергеевна.

— Зато ты у нас добрая. Что же у тебя муж такой безбашенный, что на вивитроле выпил? Что же ты ему не объяснила, чем дело заканчивается? Да ты у нас, подруга, черная вдова.

— Что вы такое говорите, Антонина Сергеевна? — всхлипнула Любаша.

— Ага, задело, значит, за живое.

Раздался звонок в дверь, кого-то принесло в неурочный час. Лукерья Кондратьевна, кряхтя и чертыхаясь, покондыляла открывать дверь.

— Вот скажите мне, зачем ей столько денег? На пенсии уже сорок лет. Правнуки и то уже женаты.

Вот она, жадность, — поджала губки старшая медсестра.

— На себя посмотрите. Кто вас на полторы ставки пахать заставляет? Все вам ма-а-а-ало, — Надя резко встала из-за стола и пошла по коридору.

— Действительно. Лучше бы детьми своими занялись, — поддержала ее Люба, отправляясь следом.

— Не ваше собачье дело! — вспылила Антонина Сергеевна. — Своих нарожайте, их и воспитывайте! Одной уж за тридцать, а все никак замуж выйти не может, а у второй мужья мрут как мухи. Советчицы.

В сестринской установилась недолгая тишина.

— И чего они так замуж рвутся? — поинтересовалась Антонина Сергеевна у вернувшейся санитарки. — Как будто там медом намазано.

— О-о-хо-хо. Бабы каются, девки замуж собираются, — зевнула Лукерья Кондратьевна, перекрестила рот и принялась мыть чашки.

Вечерело. Окошки в соседних домах зажглись, и здания стали напоминать гигантские соты, где в каждой ячейке пытаются выстроить свою такую счастливую и неповторимую жизнь. Несмотря ни на что.

У Вани было простецкое, крепкое как тамбовская репка лицо, плотно сбитая фигура и заграбастые ручищи. Удержу Ванюша не знал ни в чем: ни в скупости, ни в щедрости, ни в упертости, ни в раздолбайстве, ни в женщинах, ни в горячительных напитках. Все, кто его знал, за глаза величали Ванькой-встанькой за умение упасть на ровном месте и выкарабкаться из самых безвыходных ситуаций. Первый раз Сан Саныч Бобрищев, поставленный руководить наркологическим диспансером, увидел его в конце восьмидесятых. Бывший главврач, уходящий на пенсию и передающий дела, представил изгвазданного в грязи парнягу, лежащего на полу прямо в ординаторской: