Александр Кабаков - Камера хранения. Мещанская книга

В-третьих, надо было воспроизвести все мелкие детали конструкции и фасона – например, петельку, вшитую посередине спины под кокетку; этой петелькой снятая на ночь рубашка цеплялась за вешалку в непритязательном номере дешевого мотеля…

В-четвертых, надо было где-то найти или собственноручно воспроизвести пуговицы, не похожие на те обычные, что были доступны простому отечественному покупателю. В обычных были две дырочки для пришивания, в американских – четыре. Это передавалось ключевыми словами сленга: «на два удара» и «на четыре удара». И если бы я своими глазами не видел, как «два удара» превращаются в «четыре», ни за что не поверил бы. Ювелирная работа делалась с помощью всего лишь мельчайшего сверла от бормашины, которое вращалось просто правыми указательным и большим пальцами. На одну дырку уходило полчаса. На рубашке было в полном комплекте не то четырнадцать, не то шестнадцать пуговиц…

И при этом сверление дополнительных дырок, по два лишних «удара» на пуговицу, было не самой трудоемкой операцией подготовки пуговиц к американской роли.

Дело в том, что те самые buttons , которые down , а также пуговицы на рукавах, были меньшего диаметра – чего не придумают американцы, – чем все остальные пуговицы на рубашке. Взять такие пуговицы было решительно негде. Оставалось их только сделать…

И делали! Сквозь обычную, но уже «на четыре удара» усовершенствованную пуговицу продергивалась тонкая мягкая проволока, скручивалась в жгут и становилась, таким образом, ручкой для удерживания пуговицы в пальцах при дальнейшей обработке. Затем из набора маникюрных инструментов изымалась на время пилка (по окончании работ ее следовало вернуть на место). Используя ее как мелкий напильник, пуговицу равномерно обтачивали со всех сторон, уменьшая диаметр… Из десяти семь шли в безусловный брак: неверное движение – и сточены лишние полмиллиметра, сломана просверленная перед этим дырка…

И вот, после нескольких ночей работы, в которой меньше всего было шитья, рубашка была готова. Внутри кокетки торжественно пришивался label с общеизвестной фирменной эмблемой – оперенной стрелой, и уже только знаток примерно того же класса, что и вы, мог опознать самострок. Представляете, как ровно надо было обметать все два десятка петель, чтобы работа выглядела как машинная!

Обидно, что теперь рубашки совершенно американского фасона, с петельками, пуговицами и прочими привлекательными деталями, продаются на любых лотках – в основном турецкого и гонконгского производства…

И наконец, создание «швейцарских» часов на базе изделия 2-го Московского часового завода в принципе можно назвать абсолютным шедевром самострока, хотя собственно строчки тут никакой, конечно, не требовалось. Скорее речь могла идти о виртуозной ювелирной подделке.

Поговаривали в конце шестидесятых, что в рамках разрядки, сосуществования и прочей мифологии наши часовые заводы стали выпускать часы в импортируемых японских корпусах. В это верилось: советские корпуса не могли быть такими стильными, японцы же, по своему обыкновению, копировали дизайн самых знаменитых марок… А вот механизмы, вполне вероятно, оставались советскими, но по качеству не уступали японским и даже не самым дорогим швейцарским – часовая промышленность в сравнении с другими отраслями у нас была приличная. Итак, корпус красивый, в лучших традициях, механизм надежный, но циферблат портил все дело: он был не просто некрасивый – в нем бесчинствовал дурной вкус.

Между тем у штатников вдруг появились шикарные часы, благородных, классических форм, с лаконичными названиями великих швейцарских фирм на циферблатах.

Разве не мог быть штатником хороший часовщик? Или наоборот – штатник часовщиком? И вот он сидит с монокуляром на лбу, с гравировальной фрезой в руке, часы вскрыты, и на циферблате вместо уродливого рисунка лирико-патриотического содержания понемногу появляются известное во всем мире имя, короткая микроскопическая надпись swiss made и мелкий строгий орнамент…

Бессмертный, вечный Левша!

Лишь бы не перестала прыгать подкованная блоха…

P.S. Дописал эту главу, и возникло ощущение, что я это всё – во всяком случае, пуговичную часть – уже читал раньше… Немного помучившись, я вспомнил: примерно то же самое и о том же самом написано в книге музыканта и писателя Максима Капитановского, выдающегося знатока андерграундной культуры времен поздней советской власти. Книга была мне подарена автором во время случайного пересечения в Казани. Я было расстроился – «какой удар со стороны классика!», как говаривал Бендер… Но постепенно успокоился и утешился. Потому что прошлое у каждого свое. И семидесятые-восьмидесятые у Макса свои, а у меня – свои. Несмотря на то что мы очень похоже описали изготовление «фирменных» пуговиц из советских. В конце концов, один – это только очевидец, а двое – свидетели…