В свое время Хемингуэй научил Лонги, что не следует спрашивать, по ком звонит колокол. Здесь не следует даже спрашивать, кто звонит в него.
Христиансен выжимает скорость. Призрачный поселок исчезает позади них.
Временами машину окутывают полосы тумана, пронизанного солнечными стрелами. Чирикают воробьи, щебечут певчие дрозды, зеленушки. Автомобиль едет вдоль высохшего потока. По карте это, должно быть, Булес, который «течет» (это просто такое выражение) к северу. Они оставили водораздел позади. Обожженных деревьев теперь становится меньше. Некоторые из них уже выздоравливают. Это образ Франции 1943 года, но Эме сдерживается и не заговаривает об этом. Датчанина это не касается.
За пихтами и каменными дубами там и сям проглядывают каштаны, оливковые деревья, смоковницы, еще дальше чередуются похожие на складки аккордеона бесконечные волны виноградников и фруктовых садов. Сразу после Казефабра с дороги открывается долина, вся она — арена битвы облаков. На склонах отчетливо, как ка миниатюре, вырисовываются на переднем плане фруктовые культуры, серебристые тополя и почти скульптурные платаны, а вдалеке, перегораживая равнину, темнеет бронза стен Бультернера. Солнце разрывает огромные полотнища сияющих облаков и обнажает тучную землю, эту прекрасную Цереру, которой оно хочет овладеть.
Появляется стадо коз. Их колокольчики звенят, как колокольчик мальчика-певчего во время торжественной мессы. Датчанин тормозит. Мотор работает на подозрительно малых оборотах. Пастух собирает своих коз с золотистыми прямоугольниками глаз. Некоторые из них карабкаются по откосам, готовые к прыжку. Пастуху, наверное, лет шестьдесят, у него глаза как у араба и очень худое лицо. Костлявая рука его сжимает руль велосипеда со смешной предохранительной сеткой, тяжело нагруженного его скарбом, который он перевозит с места на место. У Эме возникает такое чувство, будто он уже видел это лицо — лицо покойника. Пастух их не замечает, хотя находится в нескольких шагах от них.
— Эй! Добрый человек! — кричит Эме.
Эспарра никогда иначе не заговаривает с незнакомцем. Добрый человек — это каталонский эквивалент кастильского «hombre». В трех метрах от них мужчина отскакивает в сторону.
— Вы не знаете, мсье, есть в Венса гараж Берлье?..
Добрый человек (он же мсье) обгоняет их. Он не видел их и не слышал. Его пес задирает лапу перед самой машиной, потом злобно облаивает отставших коз. Одна старая коза с бородкой готова дать ему отпор. Она показывает рога, пес — клыки. Они сделали свое дело. И теперь они идут бок о бок, оставив машину позади. Ни коза, ни собака, ни пастух не обернутся. Два мира столкнулись тут в потрясающем безразличии друг к другу.
— Он словно сошел с картины «Положение во гроб», — говорит Христиансен.
Верно! Те же черты, тот же ранящий глаз скелет — испанский реализм в изображении смерти. И если уж «Положение во гроб» начинает разгуливать по горам, то каков же грядет Апокалипсис?
Дорога становится шире. Женщины и дети во фруктовых садах машут им руками. Деревья пострадали — год выпал засушливый и не хватает рабочих рук, которые поливали бы их. Едва ли будет большой урожай.
На последнем повороте перед равниной датчанин резко тормозит, и Эме лбом бьет поклон стеклу. Дорога перегорожена колючей проволокой. Ее охраняют солдаты и два полевых жандарма.
— Halt! Polizei! [100] Стой! Полиция! (нем.).
Для вящей убедительности один из них дал сигнал «стоп» круглым дорожным знаком цвета крови.
Эме берет бумажник датчанина, отдает его немцам, вытаскивает из своего бумажника документы и тоже отдает их солдатам. Все в порядке. Но тогда почему же сжимается сердце? От ожидания. Печальный ефрейтор явно не прочитал всех книг [101] Перефразированная строка из стихотворения Стефана Малларме «Морской ветер»: «Печальна плоть, увы, и я прочел все книги».
.
«Тоска Зеленая! Ну точь-в-точь Тоска Зеленая!» — «Спасибо, Бандит. Я и сам вижу». Ефрейтор в самом деле похож на того немецкого офицера из офлага, которому они все время подбирали подходящие прозвища: Вдовец, Унылая Морда, Бледная Рожа, Длинная Физия, а главное — Тоска Зеленая.
Ефрейтор возвращает бумаги. Мундир у него потрепанный, хоть и чистый. Армия-победительница пообносилась. На своем лагерном немецком языке Эме объясняет ситуацию и причины, в силу коих караван застрял в горах. Маузеры опущены.
— «Берлье» капут! Ganz [102] Совсем (нем.).
капут!
Читать дальше