Арман Лану - Пчелиный пастырь

Через час второй грузовик вынужден остановиться. Газогенератор выбрасывает настоящий гейзер. Они уже оставили позади Кастиле-дель-Аспр и хутор Кроанк; потом приземистую деревушку Толисей — родовое владение мамаши Жигу, съежившуюся под колокольней с треугольным фронтоном. Кафе с табачным киоском было еще закрыто. И вот они застряли на склоне, на дороге к Сен-Марсалю.

«Ситроен» отъезжает под благоухающие акации. В хлеву мычит встревоженный скот. Блеяние, отзвук древней-древней цивилизации, когда еще существовали кочевья — теперь они к ней возвращаются, — не дает им покоя. Пастух показывает, где они смогут набрать воды. Цыган взваливает на спину бурдюк и уходит. От моторов идет горячая вонь. Сантьяго возвращается, они заливают воду в радиатор кувшином мамаши Кальсин, а она сама удирает… Настало время, когда удирают все и вся… Под проклятия Цыгана взлетают вверх струи воды, и она льется на землю целыми стаканами. Остается только ждать наступления дня. Капатас и Эме вытаскивают сиденья из старого закрытого автомобиля и с неожиданным комфортом укладываются под черным куполом, почти таким же дырявым, как этот сволочной радиатор!

В ложбинах танцуют туманы; они наплывают друг на друга, потом становятся прозрачными — их выпивает дневное светило. Капатас зевает и потягивается. Некогда прогоревший на эспадрильях, он все же сохраняет свой фатализм. Он ждет, что целый радиатор упадет ему с неба. Лонги хочет что-то сказать, но тут из лесу доносятся какие-то дикие крики, которые пробуждают животных и эхо. Кричат вороны, протестуют сороки. Из всеобщего негодующего хора выделяется какой-то душераздирающий птичий крик, который торопливо кого-то зовет и тут же переходит в хрип. У Эме сжимается сердце. Такой же переполох поднимался давным-давно, когда его бабушка-фламандка совершала жертвоприношение — забивала курицу. Из кустов вылезает Сантьяго. Он танцует на дороге джигу, неся в руке какую-то невиданную птицу. Сверкая зубами, Сантьяго подходит к ним и бросает на траву свою жертву, которая широко распластывает крылья и замирает. Эме в каком-то столбняке смотрит на огромного тетерева — это тетерев-межняк, ширина размаха крыльев которого достигает метра. Сантьяго схватил птицу в то мгновенье, когда она приветствовала солнце.

Запястье у Сантьяго кровоточит. Браво! Значит, тетерев-межняк защищался. «Ты… Ты… Ты рассуждаешь, к-к-как твой друг Пюиг», — говорит Таккини. Честное слово, это правда.

— Хорошо! — подбоченясь, говорит мамаша Кальсин. — Будет ли у нас радиатор — еще бабушка надвое сказала, зато на обед у нас будет петух в винном соусе.

Вслед за этим немногословным приглашением к обеду они собираются на военный совет, на котором присутствует и равнодушный ко всякой технике Капатас. Вскоре все решено. Христиансен и Эме сядут в «ситроен» и будут ездить до тех пор, пока не найдут бак. Если сегодня к вечеру они не вернутся, Сантьяго останется здесь со сломанным грузовиком. А другой грузовик потащит один из фургонов и выгрузит ульи в Пи — это место, которое выбрал Эспарра. Потом вернется за оставшимися ульями. Начинается знаменитое цирковое представление, достойное лучших времен Сезара Помпона!

Сейчас еще не очень светло. Так часто бывает в Аспре; Аспра — это носовая часть горы, вклинившейся между долинами Теша и Теты. Облака идут на штурм Канигу, они вскарабкиваются к нему на плечи и там повисают. У перевала Ксатар разветвляется дорога, которая с головокружительной крутизны спускается в Вельманию, угнездившуюся в низине под Канигу, — это владение Пюига. Дорогу надо оставить слева и двигаться прямо на север, к Венса, через перевал Тернер.

Ветры сталкиваются на разных высотах. Один из них — ветер Ближнего Востока, несущий яичного цвета гагачий пух, ветер стремительный, грозовой, другой — высокогорный ветер с Пиренеев, бросающий в бой целую армаду каравелл, вздымающий все выше — туда, где летают стрижи, — распростертые крылья огромного тетерева.

Датчанин сидит за рулем, Эме с ним рядом. Начинается спуск от Ксатара к Фурту, узкие спирали поворотов. За каменными дубами тянутся сгоревшие леса. Два сусальных хутора возносят в замученное небо виселицы своих балок. Часовня в романском стиле уцелела. Ее окружают кипарисы. Когда они проезжают, раздаются долгие, зловещие удары колокола. Кладбище бесцеремонно перебегает через дорогу; его высокие надгробия похожи на мраморные шкафы. В каталонском краю мертвых не погребают. Слишком твердая здесь земля. Их «выставляют на воздух». И они высыхают, как мумии.