Арман Лану - Пчелиный пастырь

И над ними всеми возвышается великолепный Капатас, который родился нищим, которому наставили рога, как самому обыкновенному человеку, который напивался, как свинья, который умер, как бог, и который был погребен, как святой! (Его похоронили на кладбище, где хоронили монахов, под старинным крестом из кованого железа, хотя никто не был уверен, что именно под ним надо было его хоронить.)

Тени платанов вычерчивают на красной стене абстрактный рисунок. Стена рассказывает всю правду о солнце. А вся правда о солнце — это просто-напросто проекция предмета на какой-либо поверхности. И он, Эме, там, в этой сардане, которая его отвергает! «Майор Эме Лонги хорошо (если только это слово здесь уместно) воевал. Был ранен в сороковом. Починен, насколько то было возможно. Был отброшен победоносной силой. За негодностью. Он человек сломленный». Об этом унижении, «выпущен из плена» — сейчас он ощущает его острее, чем тогда, — не смогли заставить его забыть четыре кокетливые нашивки на плече, проткнутом серебряной костью. Этот танец колебания все еще продолжается. Вечное подчинение решениям других! В Вильфранш-де-Конфлан майор Лонги презирает и порицает себя. Именно из этой неуверенности во всем был сделан «офицер высшего командного состава» (правда, со скидкой!). Но нужен был вердикт пчел для того, чтобы он очутился по ту сторону стены! Это был не его выбор! Я не выбирал между Пюигом и Алжиром! Я предоставил всему идти своим ходом! Но разве выбор возможен? Да Пюиг. Часто? Часто. Да, и Капатас тоже. На закате жизни. Господи, в которого я не верю, как же надо жить? Жить так, как живет Пауло? Пауло живет со смаком. Пауло, со своей смазливой мордашкой шофера такси, счастлив, но все мечтает о бистро на улице Берт, где он несколько раз встречал — т-сс! молчок! — самого Жо Атиа! Великого Жо Атиа! Того, кого я частенько прикладывал в 421-м! Если вы не знаете, кто такой Жо Атиа, — что ж, пойдите посмотреть на него у Плюмо! Колокола звонят не только на колокольнях. Несмотря на раннее время, Пауло заказывает себе уже третий аперитив. Желудок да руль! Никаких комплексов. И никаких вопросов. Не считая вопросов, связанных с моторами. Случается ли, что тень проходит по лицу Пауло? Только не думайте, что это с ним бывает из-за войны! Бойня у стен аббатства произвела на него не большее впечатление, чем само аббатство! В лучшем случае он обратил внимание на отца Лао, который для кого отец, для кого брат, для кого офицер! И физиономия у него такая, как будто он спит в подвале вместе со своими мумиями! За пределами парижской заставы Сент-Уан живут одни дикари. Подумать только — «Лао»! Что портит ему настроение, так это вентилятор. Вот сволочь! Ремень порвался? Да ведь он сменил его только три дня назад! Контакты? Придется сантиметр за сантиметром перебрать всю электропроводку! Да уж, голова у Пауло — целый завод! Эх, и счастливчики эти офицеры! Им думать не о чем! Скорее бы уж Берлин и всеобщая демобилизация!

Горилла — тот, пожалуй, задает себе вопросы. Но он молчит. Однако распорядитель сарданы играл во всем этом огромную роль. Наш новобрачный, который обзавелся отличным гаражом и обделывает дела с шинами — дела, пожалуй, довольно темные, — мог бы рассказать многое, но он никогда ни о чем не расскажет ни своей жене, ни своим детям, если таковые у него будут. Он тоже сделал выбор. Он выбрал сардану. «Нельзя воспринимать жизнь так, как воспринимаете ее вы, лейтенант Лонги, — говорил ему главный врач алжирского госпиталя. — Вы ведь не отвечаете за те карты, которые вам сдали. Вы отвечаете только за свои поступки. Среди них наверняка были и плохие. И вот вы на грани нервной депрессии. Рана, поражение, плен, горе…» Эме мысленно прибавляет к этому равнодушие Анжелиты, Францию с синими губами, измену Натали и, наконец, это возвращение, которое помимо его воли совершило в нем переворот. Славный тубиб делал свое дело. Но этого оказалось недостаточно.

После многих удач, которые выпали на его долю в Барселоне, потом в Алжире, затем в Италии, и вплоть до самого его возвращения в Баньюльс, он считал, что выздоровел. А сейчас снова все под вопросом. Ему необходимо было бы поговорить с Пюигом, — с Пюигом, который исчез, словно никогда и не существовал! Однако 24 августа 1944 года силы Освобождения торжественным маршем прошли по расцвеченному флагами Перпиньяну. «Репюбликен» перечислял тех, кто принимал участие в церемонии. Но никто из действующих лиц известной нам истории не был упомянут!

Внезапно Лонги спросил: