Арман Лану - Пчелиный пастырь

— Что, неважнец дела? Подождите меня.

Хозяин уходит. Пластинка. Поет Джанго Рэнарт. И здесь он! Что ж, во всяком случае, в Перпиньяне слушать Джанго куда приятнее, чем в Померании! Он снова видит перед собой зондерфюрера, который заставлял их слушать записи свинга, привезенные из Парижа отпускниками, — того самого зондерфюрера, который включил его в список раненых репатриантов.

— Я уже отвык пить. Но каждый раз попадаюсь на приманку.

Торрей снова налил коньяку. В кафе такая жара, что от спиртного жарче уже не станет.

— Что вы собираетесь делать?

— У меня нет выбора. В понедельник пойду в Управление. А там посмотрим — может, удастся обосноваться на Алом Берегу.

Торрей щелкает языком.

— Вдоль границы — запретная зона. Вам нужно разрешение на въезд от префектуры, подписанное немцами. Бумажки из Парижа тут ничего не стоят.

Каталонцы уходят. Один из них хлопает хозяина по плечу.

— Карлос, пока!

Торрей продолжает:

— Насчет документов можете быть спокойны! Это-то они умеют. А вот на остальном вы из-за них засыплетесь. И выхода не найдете, в одиночку-то.

Эме Лонги вспоминает о привокзальном велотакси.

— Сегодня утром какой-то тип привез меня в «Грот». Он сказал, чтобы я пришел к нему, если у меня будут неприятности. Это рядом с Кастилье. Кафе «Козел». Я должен буду спросить «сентонжца».

— Сволочь! — говорит Торрей. — У этих подонков глаз наметанный! Поневоле встает вопрос — не служит ли велотакси этой гадине только для маскировки! Не поддавайтесь! Нет-нет, бошам они вас не выдадут. Только вытянут из вас всю монету, да и поминай как звали, а сперва будут перебрасывать вас от одного к другому, к третьему, а потом вас сцапает патруль, и окажетесь вы в Фонтен дю Булу!

— Фонтен дю Булу? Это что — здание водолечебницы?

— Вот, вот, самый верный способ хорошенько попариться, старина!

— До войны в Булу были клетки с орлами, царственными орлами Пиренеев.

— Они и сейчас там. Ну ладно.

Торрей встает.

— Сидите, сидите. Марина, дай этому господину еще кофе. А может, коньяку? Не хотите? А я вот привык.

Он наливает себе полную рюмку, выпивает, щелкает языком.

— Если бы они не называли это коньяком, это было бы еще лучше. Подождите меня.

Он пожимает Эме руку. У него мускулистая лапа. Улыбка добрая. Он уходит. Проигрыватель играет свинг «Трубадур».

Легкий, крытый брезентом грузовичок «пежо» с эмблемой организации общественных работ на борту едет по дороге в Сербер. Эме Лонги думает, что он должен был бы зайти в «Грот» и предупредить Соланж Понс, но все произошло так быстро! Их пятеро. Одного из них Эме немного знает — это Ом, которого час назад ему представил Торрей. Ом тучный, загорелый, черноволосый. Все у него толстое — полоски бровей, нос, губы, живот. Он весит больше ста кило. В наше время это подвиг! В «Балеарских островах», пока Торрей говорил, он успел рассмотреть Лонги и просто сказал ему:

— Это не совсем то, что регулярная часть.

«Регулярная часть» слилась у него во рту в неразделимое «регулярчасть». Эме сидит рядом с шофером — худощавым человеком с волосами, слипшимися на его индейском затылке. Грузовичок останавливается. Квартал Сент-Годерик безмятежен. Рабочие, которые ездят на работу в город, возвращаются домой на велосипедах. Они ждут под акациями. С ними еще двое, лет по тридцати. У одного из них рыбьи глаза, другой — тонкий, молчаливый блондин. Изящество у него нездешнее. Визг пилы, лай собаки — она лает просто для очистки совести, — шум поезда — типичный каталонский вечер, мягкий, как ямайский перец.

— Вот они, — говорит Ом, глядя в зеркальце заднего вида.

Два человека подъезжают на велосипедах и соскакивают на землю. Задняя стенка грузовичка откидывается. Оба велосипеда вместе с пассажирами исчезают в кузове грузовичка. Грузовичок потихоньку трогается.

— Ну как?

— Лучше некуда.

Тот, кто заговорил, похож на бывшего атлета. Ни грамма жиру, чисто выбритое лицо, тяжелая челюсть, узкие губы, твердый нос, светло-голубые глаза с расширенными зрачками: он — сама решительность.

— Тревоги не было слышно.

— Они заметят только на перекличке.

Ухаб на ухабе. Их так и подбрасывает. Едут быстро, и брезент хлопает от ветра.

— Мне пришлось задушить Posten [15] Часовой (нем.). , — замечает детина с голубыми глазами.

— Все было в порядке?

— Даже запор смазали маслом.

— Жми, Огюст!

Душитель вытаскивает чистый платок и вытирает крылья носа. Его товарищ переводит дыхание — он тоже толстяк, со срезанным затылком и с красным носом — не то от солнца, не то от спиртного.