Арман Лану - Пчелиный пастырь

Пюиг спросил у Эме, пойдет ли он с ними. Отказаться значило погубить свою репутацию. Ему дали вальтер калибра 7,65 — пистолет удобный, безотказный, но новенький и потому с жестковатым спуском, недавно украденный в оружейной мастерской. В красном доме, в котором расположились немцы и вокруг которого располагаются полукругом по двое четыре группы партизан, не заметно никакого движения. Эме с Карлосом. Ослепительный свет пожирает белесую равнину.

— Кроликос, — шепчет Карлос, указывая на улепетывающего самца; хвостик у него точь-в-точь шарик.

С начала войны снова появилась дичь, охота была запрещена. Таково же мнение одной из собак, которая делает стойку позади «Живодерни» и лает.

Свист. Крики. Перекличка. Метрах в трехстах от красного дома Пюиг и один из молодых парней устраивают цирк. Двое солдат в хаки, предшествуемые собаками, с автоматами через плечо, берут оружие на изготовку и бегут на крики. Собаки устремляются в лесок. Остальные солдаты бегут в дом за оружием. В это время взрываются три гранаты, и стены рушатся, подняв облако желтого дыма. Солдаты тотчас выскакивают из-под развалин, их скашивают очередями из двух автоматов. Сумасшедшая гонка. Автоматы макизаров не умолкают ни на секунду. Трое немцев зигзагами бегут вдоль оросительного канала так, словно они все еще под огнем.

Политком встает с револьвером в руке. За ним Эме. В нескольких шагах от охваченной пламенем «Живодерни» ползет по земле унтер-офицер — это, конечно, фельдфебель, командовавший патрулем. Политком подходит к нему. Немец переворачивается на бок, на спину, затем, подняв голову и плечи, нацеливает свой револьвер на Политкома. Выстрел. Немец падает, рука у него все еще вытянута и держит рукоятку пистолета, дуло которого описывает нескончаемый полукруг. Наконец револьвер падает. Рука остается сжатой. Губы раненого приоткрывают зубы, серебряные, как и погоны. Эме Лонги с изумлением видит дымящийся вальтер в своей руке.

Матар приканчивает унтер-офицера, пустив ему пулю в висок. Тело как-то странно подпрыгивает. Матар смеется. Пюиг свистит.

— Операция кончена. Собирайте гранаты и оружие.

На равнине тихо. Только черный дым говорит о стычке. Собаки исчезли. Шлюзовик теперь до конца своих дней сможет рассказывать о том, что он видел из своего укрытия.

Кроме Эме и Пюига, все пообедали с большим аппетитом. Двое парней болтали не переставая. Политком тоже не умолкал:

— Ну и ну! Ах ты гад! Вот гад-то! Он стреляет, как ковбой!

Он обнял Лонги. Вскоре испанцы начали петь.

— Ладно, — прервал их Пюиг, — уходим на рассвете.

Эме тошнит. Быть может, тому виной изъявления благодарности Политкома. Или злобная радость Матара. Или разглагольствования этих мальчишек. Но главное — собаки. Испанцы в лицах изобразили то, что произошло. Собаки вбежали в лес. Они вдруг жалобно взвыли. Потом все смолкло. Испанцы вдвоем прикончили их. Лонги припомнились чудовищные лагерные истории. Когда немцы напали на СССР, они выстроили огромные лагеря для многочисленных военнопленных. Один из лагерей находился в Вестфалленхофе. Каждого десятого русского там убивали, о чем свидетельствовали рвы, рыть которые немцы заставляли свои жертвы, и тележки, груженные голыми трупами. Когда было возможно, русские защищались. Вскоре стало известно, что немцы больше не подвергают риску своих собак, разве что пускают их с вооруженными часовыми, потому что животные исчезали. Пленного, на которого набрасывалась собака, чаще всего предохраняла от укуса толстая материя, и он вместо того, чтобы попытаться вырваться, запускал руку в пасть собаки и ломал ей челюсть. Изувеченных животных вскоре разрывали на куски, пожирали более сильные хищники. От них ничего не оставалось! Именно это и произошло сейчас. Маноло показывал свою разорванную куртку, а потом вымыл вином окровавленные руки под громкий белозубый хохот…

Эме обнаружил Пюига в укромном месте, которое служило им спальней. Пюиг, вытянувшись, читал при свете электрической лампы.

— Спасибо за Карлоса, — сказал Пюиг, опуская книгу.

И у него тоже был учебник испанского!

— Самый легкий способ выучить испанский, — со смешком сказал он. — Mi casa es suya. Мой дом — ваш дом, сеньор.

Пюиг подождал, пока Эме ляжет, потом потушил свет. А испанцы все еще пели про кровь и про смерть.

После того как они покинули рудник Эскаро, никаких столкновений у них больше не было. Кривые пихты, выгоревшие альпийские луга, каменистая земля — таков этот край, напоминающий о конце света. Солнце жжет затылок и плечи, палит ноги, сверлит голову. Время от времени они спугивают птиц — белых куропаток, которые катятся в траве. Менее симпатичные галки летают над ними кричащими кругами.